Буйная зелень. Заросли мандариновых и апельсиновых деревьев. Пальмы. Идем, срывая с веток мандарины. Вдалеке море. Романтический пейзаж субтропического рая. Солнце. Близкие разрывы. Дальше цитирую моего спутника Чамагуа по той же газете.
«Не успели поздороваться с бойцами, как пришлось нам прыгать в блиндаж — начался обстрел гаубицами и танками. Пока шел обстрел, смотрели панораму города (Сухуми. — Э.Л.) с горящими домами сразу за рекой Гидаспа… Попрощавшись с бойцами, только начали спускаться вниз, как снова артобстрел. Пришлось залечь минут на пятнадцать. Но, кажется, пронесло. Огонь стал реже, потом был перенесен на другое направление. На замечание, что вот, мол, Эдуард, ты и получил в Абхазии боевое крещение, он, улыбнувшись, ответил: «В Боснии, Приднестровье приходилось и потуже. — И добавил: — Мне бы на передовую»».
В репортаже ставшего моим другом Чамагуа я выгляжу этаким бесстрашным безумцем, рвущимся под пули. Между тем, когда снаряды стали свистеть (именно так: они СВИСТЕЛИ) где-то совсем над нашими головами, я, прижимаясь к земле, к пахучим травам и корням, жевал зеленый мандарин и думал что-то вроде: «Господи, пронеси!» О причинах же своего стремления на передовую я уже сказал. Когда мы поднялись с земли, лица у моих спутников были белыми.
А в Нижних Эшерах «они» таки накрыли штаб и территорию вокруг штаба. Были убитые и много раненых. По дороге обратно в Гудауты Лев Авесба узнал, что убитая на дороге лошадь принадлежит его брату. Надпись на плитах у дороги: «Грузинский фашизм не пройдет!»
3
В пресс-центре Генеральный секретарь Организации Непредставленных Народов (я летел с ним из Москвы в Сочи в одном самолете) Майкл ван Вальт ван Праак смотрит видеокассету с выступлением командующего вооруженными формированиями Грузии Каркарашвили. «Если погибнет 100 тысяч грузин, то с вашей стороны все 97 тысяч… Абхазская нация останется без потомков». Командующий в десантной пятнистой форме, грудь его перепоясывают ремни. «Война, — объясняют голландцу (ван Праак плюс еще и член парламента), — началась 14 августа. В этот день на заседании Верховного Совета Абхазии предусматривалось рассмотреть проект договора о государственных отношениях между Грузией и Абхазией. В феврале 1992 года Государственный совет Грузии отменил конституцию 1978 года и ввел в действие конституцию Грузии 1921 года, в которой государственность Абхазии не предусмотрена, она просто становится частью Грузии без права автономии… 14 августа войска Госсовета Грузии вошли в Абхазию, мотивируя свои действия необходимостью охраны железной дороги и борьбы с терроризмом…»
Узнаю результаты боя за Шром. Абхазские потери: 8 убитых и около 30 раненых. На площади, под магнолиями, оживленно обсуждается положение в Ткварчели: «Гуманитарная помощь: по 10 килограммов кукурузы в початках, иногда немного муки. Женщина расплакалась в столовой, увидев хлеб…»
В центр площади приходит хромая розовая собака, сучка, с оттянутыми сосками. Вытягивая сломанную ногу, садится.
Иду в прокуратуру. Мне разрешают посмотреть папки с делами.
«7 сентября санитарный инструктор Лианела Ивановна Топуридзе, попав в засаду, была захвачена военными Госсовета Грузии на территории села Эшеры… На «скорой помощи» была доставлена в 1-ю горбольницу (Сухуми. — Э.Л.), где ей не была оказана медицинская помощь, и 8 сентября она скончалась…»
Листаю дело. Одна из огнестрельных ран (их три) — прострелено бедро и стенка влагалища… Эксгумирована 28 сентября и останки перевезены в Гудауты. К делу приобщены зловещие судебно-медицинские фотографии плохого качества.
Вместе подшиты дела 27 пленных. Двадцать три из них — солдаты (мобилизованные) внутренних войск Абхазии и четверо гражданских лиц. Все они попали в плен 14 августа в селе Охурей и были обменяны в конце сентября. Вот как описывает вход грузинских войск в село Охурей Квеквеекири Эдуард Георгиевич, он находился у поста ГАИ. У Квеквеекири нет таланта Толстого, однако и в его простом изложении вторжение выглядит внушительным:
«Неожиданно появилась автоколонна военнослужащих. Впереди колонны шла автомашина УАЗ с пулеметом и тремя военнослужащими. Вслед за ней следовала автомашина ЗИЛ—130 с пушкой на прицепе, а за указанной автомашиной следовала бесконечная колонна с тяжелой техникой: танки, БТРы…»
Папок в прокуратуре несметное количество. Преобладают дела о грабежах. Из абхазских домов, как утверждают истцы, вывезены грабителями (солдатами Госсовета Грузии) мебель и даже занавески. Один из работников прокуратуры говорит мне, что есть несколько дел об убийстве здесь, в Гудаутах. Кровная месть против грузинских семей, чьи сыновья, братья и отцы вступили в войска Госсовета и были опознаны. «Что вы хотите, война…» — оправдывается он. Я ничего не хочу, я записываю.
4
На следующее утро в пресс-центре вижу человека с сине-черным лицом и с засохшей раной в черепе. Ночью доставлен на вертолете из Сухуми, из расположения десантного батальона СНГ. Русский, Мирошниченко Виталий Васильевич, подполковник запаса, был командиром строительного полка. Ему 51 год.
1 ноября он был остановлен полицией в Новом районе в Сухуми. В тот же день в его доме был произведен обыск. Были найдены устав Народного фронта (многонациональная организация) и устав Фонда «Союз». Ему приказали явиться в
«полицейский участок. А, ты за Союз! Приставили нож к горлу. Били по спине, прикладом и ногами»,—
свидетельствует Мирошниченко. Затем его отвезли в комендатуру Сухуми.
««Ты был два дня назад на абхазской стороне! — Патрон автомата заслал в патронник, приставил к члену. — Сейчас мы тебе хозяйство твое отстрелим!» В телефонной комнате поставили к стенке. И деревянным бруском били по лицу… В комендатуре бил меня и русский, фамилии не знаю, в очках, продолговатое лицо… Из комендатуры меня забрала служба национальной безопасности. Отвезли домой. Будьте дома… С женой взяли ведра, будто за водой идем… пришли в десантный батальон СНГ…»
Вместе со мною показания Мирошниченко слушает американка Марджари Фаррар, специальный ассистент конгрессмена Тома Лантоса (Калифорния). Она тоже член делегации Организации Непредставленных Народов.
На площади группа беженцев обсуждает совершенно фантастические новости. Якобы взят Вием — пригород Сухуми, и абхазские добровольцы дерутся на Красном мосту. Бегущий в пресс-центр военный комендант опровергает их как слухи, и только. Смеркается. Идем вместе с Чамагуа к морю. По моей просьбе. Пусто у осиротевшего моря. Тихо поплескивает оно. Часть пляжа успела зарасти сорной травой. Когда-то здесь тела касались тел, негде было присесть, сегодня трава подбирается все ближе к морю. Здесь и там обвалились ступени. Так умирают, думаю я, царства и города и берега. И цивилизации, впадая в дикость.
Чамагуа говорит, что в Сухуми разорен уникальный, в мире единственный, обезьяний питомник. Спрашиваю: «Где обезьяны?» — «Разбежались, наверное…»