– Как же, – перебил Супрамати, – я забыл сказать вам, что у меня страсть к археологии, и я так ушел в прошлое, что даже чувствую себя в настоящем не на месте.

– В этом случае я вполне вам сочувствую. Я тоже очень люблю рыться в прошлом, читать старые медицинские сочинения, сравнивать прежние нравы с нынешними и подчас – он вздохнул – мне кажется, что, несмотря на их более тяжелую, бедную, лишенную комфорта жизнь, минувшие поколения были счастливее нас.

Впрочем, это все грезы мечтателя. Конечно, и в нашей современной действительности достаточно прекрасного и хорошего, чтобы не сожалеть о прошлом. Но возвращаюсь к вопросу.

Настоящее наше поколение малосильно, все у нас искусственно, настоящей солнечной теплоты недостает и людям, и растениям. Все эти фрукты, овощи и прочее лишены естественного импульса для произрастания; все растет и зреет при помощи электричества, и организмы наши, пресыщенные электричеством, стали хилы и нервны до чрезвычайности. Нынешняя порода людей нигде словно не находит себе места; лихорадочно возбужденная и в то же время страстная, но утратившая прежнюю мощь, она породила болезни, совершенно неизвестные прошлым векам. Вообще говоря, теперь меньше болезней; холера, чума, дифтерит, инфекционные болезни совершенно исчезли, это правда; наука сумела исследовать и осилить мир бацилл, особенно после полного истребления крыс и мышей к концу XX века. Но взамен их нервные болезни возросли в ужасающих размерах; менингит, например, является ныне бичом человечества и убивает за несколько часов.

Есть еще странная, ужасная и безусловно неизлечимая болезнь св. Эльма. Больной начинает испускать огонь; сначала из концов пальцев, потом изо рта и ноздрей. К такому больному опасно подходить: как это ни странно, но болезнь заразна. Через два-три дня страшных мучений человек умирает; тело кажется нетронутым, по внутренние органы совершенно сожжены.

Увы! Наша анормальная жизнь мстит за себя! Таланты редчают, возбужденный мозг лишь с большим трудом выносит продолжительную и деятельную умственную работу. Рождаемость также уменьшается в тревожных размерах; живут не сердцем уже, а ощущениями; то, что было прежде любовью, обратилось в чувственность. Повторяю, все это отмщает за себя. Леность и слабость объяли род человеческий. Так ученые, слишком усердные работники, нередко впадают в летаргию и только после нескольких месяцев полного отдыха в состоянии приняться за занятия. С другой стороны, есть люди, которые проводят половину жизни в дремоте и прозябают таким образом, не будучи в состоянии очнуться и работать. Для таких есть специальные убежища.

Болезни, будучи менее частыми, стали более сложными; а ввиду происшедших в человеческом организме изменений прежние

методы лечения уже неприменимы! Аллопатические дозы, которые назначали раньше, подействовали бы теперь ошеломляюще и убили бы больного; так что я иногда спрашиваю себя, какими исполинами должны были быть люди еще два, три века назад, не только чтобы глотая не умереть, но даже излечиться такими варварскими средствами.

– Значит, аллопатия теперь не в ходу и, вероятно, воздается честь нашей индийской растительной медицине и магнетизму, – заметил, улыбаясь, Супрамати.

– О! Я полагаю, что никто не лечится более аллопатией. Гомеопатия совершенно заменила ее, лечение магнетизмом – самое действенное; теперешний врач не может получить диплом, не пройдя курс магнетизма и не будучи хорошим магнетизером. Есть и особые магнетизеры-специалисты, обладающие исключительной силой. Те следуют особому режиму и образу жизни в медицинских институтах, откуда эти целители и вызываются в серьезных и опасных случаях.

– Вы сказали, доктор, что рождаемость уменьшается в тревожных размерах? Это объясняет мне, почему на улицах и в садах видно так мало детей. Печальная перспектива для человечества! – заметил Супрамати.

– Увы! Будущее представляется мне не только печальным, но зловещим, – возразил доктор со вздохом. – Статистикой доказан непреложный факт, что смертность превышает рождаемость; поэтому государство стремится блюсти подрастающее поколение и охраняет его от возможных случайностей. Вследствие этого дети с самого рождения помещаются в специальные заведения.

– Это некоторое насилие относительно родителей! – заметил Супрамати.

– Нисколько. Нежным родителям предоставляется свобода оставлять у себя малюток, но они обязаны с шестилетнего возраста посылать их в школу. Школьная карета с особо доверенным лицом приезжает за детьми в девять часов и привозит обратно в пять. Во время рекреаций их водят в санитарный сад, где подается теплое молоко, свежие яйца, фрукты. Тем не менее, многочисленных семей более нет, как и вообще не существует «семьи» в прежнем смысле.

К чему это в конце концов приведет, – один Бог знает, настолько условия жизни становятся тяжелы. В теплых странах, как здесь, например, еще ничего; но на севере, где страшные морозы и не всякий может оттуда бежать, существование становится совершенно анормальным. Несчастные, вынужденные жить в таком климате, подвергаются приступам спячки или оцепенения в такой степени, что часто приходят в себя только через пять, шесть дней, чтобы немного подкормиться; что касается полярных жителей, они совершенно исчезли.

В эту минуту раздался дрожащий и мелодичный звук, но такой громкий, что его слышно было во всей квартире.

Доктор тотчас встал и подошел к большой раме с металлической пластинкой, на которой появились фосфорические знаки.

– Извините, господа, меня зовут к больному, – сказал Павел Павлович, обращаясь к гостям. – Я, право, в отчаянии, но, может быть, вы подождете меня; я поспешу вернуться.

Но гости поблагодарили, сказав, что у них еще визит к амазонкам.

Супрамати пригласил доктора к себе на обед в один из ближайших дней, и они расстались. Доктор побежал к своему балкону, чтобы перелететь на самолете на балкон своего клиента, а приятели пошли к своему экипажу.

Глава девятая

Амазонки жили за городом на расстоянии не менее часа пути. Дорога, превосходно содержимая и гладкая, как паркет, вилась между зеленых полей и садов; во все стороны, куда только хватал глаз, всюду видны были колоссальные теплицы и оранжереи со сверкавшими на солнце стеклянными куполами.

Проезжая мимо огромного здания, построенного на пригорке, Нарайяна сказал:

– Взгляни, это яичный завод. Тут содержатся несколько миллионов кур, которые несутся день и ночь. Компания ведет блестящие дела, потому что каждое яйцо заранее куплено учреждениями, подобными тому, где живет доктор, а их в городе более двухсот тысяч, при населении в несколько миллионов. Но вот мы уже приближаемся к городку прекрасных амазонок.

Дорога здесь шла немного в гору, и с вершины холма вдали стали видны белые стены ограды, живописные разноцветные здания и огромные сады оригинальной общины.

Через несколько минут автомобиль остановился у въездных ворот.

Это был высокий портал с беломраморными колоннами, увенчанными колоссальных размеров группой тоже из мрамора. Изображала она мужчину, лежащего на спине и держащего в зубах половину библейского яблока; женщина, с гордо закинутой головой, поставила ногу на грудь распростертого мужчины, а в поднятой руке держала знамя с надписью красными буквами:

«Ева-победительница».

– Ева, свергнувшая тиранию мужчины и изгнавшая мужа. Ни один мужчина не имеет права жить здесь, – пояснил Нарайяна, насмешливо прочитав надпись.

– А между тем мы собираемся войти и ты рассчитываешь, кажется, быть принятым, – усмехнулся Супрамати.

– О! Гостей-то они принимают, но соблазнить их трудно, ввиду того, что многие из них принадлежат к «третьему полу».

Тем не менее, если ты понравишься даме, она наградит, пожалуй, тебя минутной любовью, что не даст тебе, однако, никаких дальнейших прав. Это вроде чашки чая, подаваемой гостю, которая также ни к чему не обязывает.