Пятый пожал плечами, и, отвернувшись от Валентины, пошёл дальше по коридору. Остальные последовали за ним – Лин, с сумками в руках, и Валентина с мрачным лицом. Опять нехорошо получилось. “Нет, какая же я гадина, – с раскаянием думала она. – Как я могу?… Им же так плохо, а я – всё о себе… как последняя падла, ей Богу!… Он же и сейчас на ногах еле-еле стоит, а я… Ладно, была не была!”

– Пятый, Лин, – позвала она. Они остановились, обернулись. – Простите меня, ладно? Я просто смалодушничала… самой стыдно…

– Да ну, мелочи какие, – поморщился Лин. – Подумаешь…

– Бросьте, – попросил Пятый. – Не стоит это того, ей Богу.

Он подошёл к Валентине и положил руку ей на плечо, успокаивая и утешая – у той в глазах блестели слёзы.

– Не думайте об этом, – попросил Пятый. – Мы тоже постараемся… не думать. По возможности, конечно… это всё рано или поздно должно кончится, не вечно же этому тянуться? Правда?

– Правда, – согласилась Валентина. – Ты, как всегда, прав…

– Пошли, чего время тратить. Олег Петрович уже заждался, – Лин тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. – Пойдёмте, хорошо?

– Хорошо. Нам ещё по дороге кое-куда надо будет заскочить…

Небо потемнело, нахмурилось, словно перед дождём. Ветер всё усиливался, он гнал тяжёлые массы облаков легко, будто играя. Все оттенки серого, от светлого, невесомого пуха, до тёмного, грозового цвета, смешивались в небесной сутолоке. Но дождя пока не было. Лишь его предвестница, мелкая лёгкая пыль летела над дорогой, несомая ветром, скручивалась в крошечные смерчики, которые то появлялись, то исчезали…

– Сейчас польёт, – заметила Валентина. Она вела машину не торопясь, как будто стараясь медленной ездой оттянуть нечто неизбежно плохое.

– Ага, – согласился Лин. – И ещё как… Говорят, уезжать в дождь – хорошая примета.

– Это смотря куда уезжать, – покачала головой Валентина. – Опять у меня сердце не на месте. Пятый, может подумаешь?…

– Подумаю, как-нибудь непременно подумаю, – рассеянно ответил Пятый. Он сидел на заднем сидении и заворожено смотрел в окно. Снова прощался, до следующего раза. – Вот только о чём тут думать?…

– Лин, вы постарайтесь не ввязываться, ладно? – попросила Валентина. Лин кивнул. – С Андреем поосторожнее.

– Это – не ко мне, это – к Пятому, – ответил Лин. – С Андреем чаще всего у него эксцессы возникают.

– Лин, ты не прав. Тут что ты, что я… ему без разницы. Он же придирается и по поводу и без повода, ты же знаешь, – тихо сказал Пятый. Валентина закурила, потом протянула сигареты Лину.

– А мне? – спросил Пятый.

– А ты перебьёшься, – отрезала Валентина.

– Снявши голову по волосам не плачут, – философски заметил Пятый. – Думаю, одна сигарета погоды не сделает.

– Ладно, кури, – сдалась Валентина. – Может, ты и прав.

– Спасибо… рыжий, дай прикуриватель.

– Держи… Валентина Николаевна, вы на той неделе зайдёте? – спросил Лин. – Просто так, посмотреть. Ладно? Они при вас себя получше вести начинают, я на это уже давно обратил внимание.

– Зайду, в пятницу, – пообещала та. – Может, разрешат хоть хлеба принести.

– Это вряд ли, – вздохнул Пятый. – Лучше не пробуйте, а то ещё доложат… потом хлопот не оберёшься…

– А им это надо? – риторически спросила Валентина.

– В прошлый раз понадобилось зачем-то, – заметил Пятый.

– И то верно, – добавил Лин. – Перебьёмся мы, Валентина Николаевна. Главное, сами придите. А мы уж как ни будь…

Все снова замолчали. Начинался дождь – пока ещё слабый, редкий. Крупные тёмные капли ложились на дорогу, на запылённом ветровом стекле появились первые тоненькие промоины. Валентина включила дворники и прикрыла окно. Дождь… кто, кроме тебя, сумеет это сделать, а, дождь?… Кто сумеет размыть и смешать с грязью соль земли? Только ты и никто иной. Вот только нужно ли это тебе?…

– Валентина Николаевна, а можно музыку включить? – спросил Лин. Та пожала плечами – мол, делай, что хочешь. Лин полез в бардачок, вытащил кассету. Поставил, немного прибавил звук.

– Хорошая песня, – заметила Валентина. – Только не про нас.

– А про нас так и вообще нету, – сказал Лин, устраиваясь поудобнее. – Если про нас песни петь, так люди потом по ночам спать не смогут.

– Это точно, – покивала Валентина. – Людям про что слушать нравится? Про любовь. Чтобы как в сказке – плохо началось, а потом хорошо кончилось…

– Ну, изредка можно и наоборот, – добавил Лин. – Про разбитое сердце и квёлые цветы. Чтоб всем стало жалко и муторно. Но ненадолго.

– Ещё можно петь про то, как жаль себя любимого, – проговорил Пятый. – Тождество… очень просто. Избитый образ, штамп, позволяющий отождествлять себя с певцом… он – как я, я – как он… впрочем, это уже и искусством назвать нельзя…

– А что же это? – спросила Валентина.

– Поделка. У нас тоже таких было предостаточно, – пожал плечами Пятый.

– Удачные иногда встречались, – примирительно сказал Лин. – Ту же “Осень” взять, к примеру…

– М-да… вкусы у тебя, рыжий, – поморщился Пятый. – Хотя… приятная вещица была, что говорить…

– Это вы про что? – не поняла Валентина.

– Да про песню одну, – пояснил Лин. – Только вы её не поймёте, она не на русском, а перевод мы не делали… как-то недосуг всё было.

Валентина горько усмехнулась и попросила:

– Может, напоёшь? Хоть мотивчик послушать…

Лин ломаться не стал, напел. Валентина похвалила, Пятый погрозил Лину кулаком – не подводи человека, дурак! и снова принялся смотреть в окно.

– Ладно, Лин, – примирительно сказал Пятый. Всё равно рано или поздно всегда приходится возвращаться. Так уж устроен мир. И ничего с этим не сделаешь.

– Ладно. Только всё равно мне сейчас муторно и плохо, – признался Лин. А мир… да Бог с ним.

Предчувствие

Бесконечность, которую разрезают пополам рельсы… Они словно делят серый прямоугольник пола на две равные части, эти блестящие под лампами рельсы. Бесконечен путь вверх, бесконечен вниз. Только шаги и дыхание, всего лишь простые понятные звуки, способны хоть как-то изменить то, что начинает казаться бесконечностью в кубе. Твои шаги и дыхание.

– Тележку наверх!… – как это привычно.

“Рабочие” покатили тележку… Как устали руки, и как болят плечи!… Скорей бы в “тим”, сколько ещё осталось?… И что с Лином? Вторые сутки пошли с того момента, как Лина отвели в девятую. Долго нет, слишком долго. Это неправильно. Только бы ничего не случилось…

– Вперёд!… А ну, шевелись, Пятый, чего тащишься!… Шестой, мать твою, пошёл, давай!… Кому говорю, глухой что ли?…

Ящик – на спину… нормально. Хорошо, что удалось подойти в первых рядах – не придётся нагибаться, чтобы достать ящик со дна тележки. Это хорошо. Осталось немного, через час поведут в “тим”. Нет, в “тим” нельзя.

– Коля, – он уже заранее сжался в ожидании удара, – что с Лином?

– Сам присмотришь, – отмахнулся тот. – Лежит в девятой.

– Когда? – спросил Пятый.

– Иди хоть сейчас… вали, чего смотришь?

– Как я открою?

– А меня не ебёт, как откроешь. Как получится… Ладно, шучу. Держи ключи.

“Слава Богу”, – подумал Пятый, а вслух спросил:

– Нам потом в лазарет?

– В девятой останетесь. Валентины нет, смоталась куда-то на выходные…

– Хорошо.

А говорят, что счастья на свет не бывает. Бывает, ещё как бывает! Смотря что вкладывать в значение слова “счастье”. Вот сейчас, к примеру. До чего же легко идти, если на плечах нет ящика. Можно так сильно не спешить, двигаться помедленнее, не торопясь. Можно даже прислониться к стене и постоять секунду-другую, подождать, когда перестанет кружиться голова…

– Пятый! Поди сюда!… – позвал Юра. Он стоял около двери в “тим”, видно, только что вышел. – Падаль выкини…

Вот же угораздило! Ладно, не впервой…

– Куда?… – только и спросил Пятый, взваливая на плечи труп “рабочего”.