– Вадь, ну что? – спросила Валентина. – Что с ним такое?
– Ты дура, Валюша. Это не смешно – бросить парня на сутки одного в таком состоянии…
– В каком? – не поняла Валентина.
– Валя, у него двусторонняя пневмония и шок. Фактически, он в коме. Где были твои глаза? На затылке? Ты когда-нибудь в своей жизни держала в руках стетоскоп?… Или ты даже не знаешь, что это такое?
– Да ты что…
– Ничего. Из комы выведем, думаю, антибиотики проколем… но нельзя же запускать, ей Богу. Это же глупо – потом приходится возиться вдвое дольше обычного… Это ты понимаешь?
– Прости, Вадим. Посидеть с ним можно?
– Хоть всю ночь. Мы ему, конечно, поможем, но выхаживать и возиться – это чисто твоя прерогатива. Ясно?
– Хорошо… Вадим, я только рыжего домой заброшу – и сразу вернусь. Я быстро. Ну, и для Пятого кое-что из дома привезу. Ладно?
– Да езжай, чего отпрашиваешься, словно школьница… Валь, мы его, наверное, пока всё-таки в реанимацию сунем, а то мало ли что. Он, конечно, слабоват, да ещё сколько времени пробудет в коме – неизвестно…
– Ты сам как думаешь, долго?
– Обычно, если всё идёт, как положено – то очнётся быстро… Что говорить, милая моя, что сделано, то сделано, будем вытаскивать… Езжай, я пока послежу.
Вернулась Валентина через пару часов, было уже девять вечера. Пятого к тому времени определили, Валентина с ног сбилась, разыскивая нужное отделение. К счастью, Гаяровский пришёл ей на помощь, и Валентина заняла свой пост, сев на стул рядом с койкой. “В какой уж раз, – с тоской подумала она, устраиваясь поудобнее, сидеть здесь предстояло ещё ой как долго. – Когда это всё кончится?” Пятого поместили в двухместный бокс в самом конце коридора – в реанимации его не приняли, сказали, что лёгкий, не стоит.
– Вадь, опять в палату для умирающих? – с раздражением спросила Валентина, входя. – Ну зачем? Коек, что ли, не было?
– Что было, то и дали, – отмахнулся Гаяровский. – Зато никто мешать не будет. Всё, я пошёл. Если что – позовёшь.
Ночь уже давно вступила в свои права, когда Пятый очнулся. Несколько минут он лежал, тихонечко приходя в себя, не открывая глаз. Плохо, очень плохо. Дышать тяжело. Знобит. Он, наконец, открыл глаза. Валентина это сразу заметила.
– Привет, – тихонько сказала она, – ты как?
– Не повезло, – прошептал он в ответ, – опять не повезло… а где?…
– В больнице, у Вадима, – Валентина подвинула свой стул поближе к кровати, – пить хочешь?
– Нет, – ответил он.
– А что хочешь?
– Поговорить, если можно… – Пятый попытался лечь немного поудобнее, и Валентина поправила ему подушку.
– О чём? – спросила Валентина.
– Просто… поговорить… очень редко хочется, но всё же… – Пятый дышал тяжело, часто. – Я понимаю, что ночь… что поздно… но…
– Ничего, Пятый. И плевать, что ночь. Что ты хочешь сказать?
– Подвал… – Пятый пристально посмотрел на Валентину, от этого взгляда, хоть и еле различимого в темноте, у неё по коже пробежали мурашки, – там темно… очень темно… и запах… вы там были?…
– Да, – ответила Валентина, – мы же приехали за тобой…
– Где рыжий?…
– У меня дома, где ещё. Его забрали в милицию, он там просидел больше суток. А потом…
– Я понял… – Пятый закашлялся и виновато, непонимающе посмотрел на Валентину. – Что-то я… совсем дошёл…
– Ты болен, – объяснила Валентина. Пятый кивнул.
– Я знаю… пневмония… вот только где?… Ведь там же тепло…
– Где? – не поняла Валентина. Ирреальная картина – два перекрещивающихся слабых световых квадрата, один – из приоткрытой широкой двери, ведущей в коридор, второй – из окна, от стоящего на некотором расстоянии фонаря… и темнота, скрывавшая подлинное выражение живых лиц. Только слабенький ночник над кроватью вносил некое подобие ощущения реальности.
– Около труб… в подвале… и ещё… там кошки… худые, голодные, грязные… их много, больше десятка… и они боятся. Боятся и прячутся… только глаза видно… а знаете, – на долю секунды Валентине показалось, что он ухмыльнулся, – у них такие же глаза… как у меня… я там сидел и думал… – Пятый облизнул сухие губы, – может, всем, у кого… такие глаза… место только в подвалах?… Может так быть… или нет?… Валентина Николаевна?…
Валентина тихонько взяла его за руку, сжала худую холодную ладонь между своими… Пятый дышал часто, тяжело, Валентина слышала, как сильно он хрипел при каждом вдохе. Блуждающий, больной взгляд, вялая рука…
– Нет, – ответила Валентина. – И не думай даже.
– Запах… – снова сказал Пятый. – Знаете, так пахнет… смерть… кошки, они ведь не так уж и долго живут?… Верно?… – Валентина кивнула. – Так и есть… я так и думал… я там сидел, и думал… ещё давно, очень давно… – он закашлялся, и Валентина помогла ему сесть повыше, – много лет назад… я подарил… своей начальнице… там, ещё дома… подарил кошку… смешно… перевод тоже рифмуется… немного по-другому, но… похоже… – он говорил всё неразборчивей и тише.
– Что, Пятый? Что – похоже? – Валентина наклонилась поближе, чтобы лучше слышать.
– Кошка… на шести ножках… – Пятый поморщился, – Лин так… сказал… правильно… рыжий прав…
– Кошка на шести ножках? – с удивлением спросила Валентина, подумав про себя: “Бредит”.
– Да… это не сложно… изменение кода, реконструкция… правда, без права… селекции вида… иногда такие курьёзы… делают… смеха ради… только я… не для смеха, а чтобы… дать понять, каково это… я даже… заплатил сам, чтобы ей… не платить… это дорого… ведь мы же… с Лином… тоже в своём роде… курьёз… уродцы… это она нас… создала… а я – кошку… смешно, правда?…
– Слушай, не надо, – попросила Валентина, стараясь говорить по возможности мягко, – ты устал, только-только очнулся, и прямо вот так сразу… не стоит. Отдохни, ладно?…
– Нет… – Пятый судорожно хватал воздух, он задыхался, – вы тоже не поняли… каково это – быть… такой кошкой… всю жизнь… и она не поняла… совсем ничего… как всегда… даже наказала меня, перед всеми… это был позор… она так бесилась… я больше… никогда не видел… эту кошку… кошки долго не живут… это оказалось правдой… – в его глазах плескалась боль. – Нет места… как в том сне… А стера вису рие… нет места лжи… я – та самая ложь… это мне нет… места… бедная кошка… она ведь не понимала… что она – не такая… я сволочь…
– Почему?
– Я же её создал… тогда… она не понимала, а я… я понял… должен же кто-то… это понять…
– Успокойся, – приказала Валентина, – и послушай меня. Во-первых, у тебя сейчас температура, и ты сам плохо соображаешь, что несёшь. Во-вторых, я пойду, позову Вадима. В-третьих, постарайся уснуть. И в-четвёртых, запомни, пожалуйста, одну простую вещь – никто не имеет права на то, чтобы безнаказанно калечить чужую жизнь. Так что твоей начальнице, так или иначе, рано или поздно отольётся всё то, что она тебе сделала. Понял?
Пятый слабо кивнул и закрыл глаза. Он выглядел настолько сильно измождённым, что Валентина немного испугалась. Она спешно отправилась за Гаяровским.
– …я тебе говорил, что выйдёт он быстро, – Валентина и Гаяровский шли к палате.
– По-моему, у него депрессивное состояние сейчас, – Валентина замялась, – или от самочувствия, или ещё от чего… не знаю.
– Валька, не вешай нос. Всё с ним будет хорошо, он ещё всех нас переживёт. Это не человек, а кусок легированной стали – с того света вытаскивали раз десять, а ему – хоть бы хны…
– Это-то его и огорчает, – вздохнула Валентина, – что не человек. Он, между прочим, от этого мучается.
– Я бы на его месте радовался.
– Чему?… Вадим, прости за такой вопрос, это глупо, конечно, но… ты любишь кошек?
– Я?… Пожалуй нет, – Гаяровский задумался. – Этот запах…
Валентина остановилась, словно с размаху налетела на стену.
– Что ты сказал? – спросила она.
– Пахнет плохо, – пояснил Вадим Алексеевич, – ты и сама знаешь. Вы с Олегом тоже кошек не держите, как я погляжу.
– Не по этому. Понимаешь, я не хочу ни к кому привязываться, – Валентина горько покачала головой. – Поэтому… ни кошек, ни собак, ни детей. Мы уже давно так решили… а вы?