Только не думай, что так легко победить старые привычки. Здесь это кажется тебе легким потому, что окружающий тебя воздух не возбуждает грубого аппетита. Но в том мире, где живете вы, атмосфера до такой степени насыщена этими эманациями, что она проникает в кровь,- и вам так же трудно отказаться от животной пищи, как пьянице от вина.
Они еще продолжали говорить на эту тему, как вдруг раздалось чудное пение. Ясные, гармоничные и бархатные голоса пели приятный и величественный гимн, которому вторили могучие звуки какого-то инструмента, напоминавшего орган.
– Господи! Что за чудная музыка! Но кто же это поет и играет так? – вскричал Супрамати, слушавший, как очарованный.
– Это ученики поют вечерний гимн, – ответил Эбрамар. – Должен сказать тебе, что музыкальные вибрации – это необходимая пища для духа. Они освежают ум, облегчают мышление и умственный труд, успокаивают и исцеляют утомленные нервы и, наконец, возвышают душу, увлекая ее от земных забот. Слушай, мой сын, это пение – и ты испытаешь благотворное действие этого небесного лекарства, освежающего утомленный ум и исцеляющего тело.
Супрамати откинулся на спинку кресла и, закрыв глаза, стал наслаждаться чудной звучавшей вокруг него гармонией. Им овладело невыразимое чувство покоя и благосостояния, которое затем перешло в какую-то странную дремоту. Ему казалось, что он тихо колышется, убаюканный волнами. Весь пейзаж вокруг него, включая и атмосферу, все, казалось, фосфоресцировало. По лужайке, залитой голубоватым светом, плыли прозрачные существа, одетые в белые, развевающиеся туники. Лица их с неясными контурами были нежны и спокойны, а каждое движение их оставляло светлый след и производило приятный аромат.
Сколько времени длилось такое странное состояние, Супрамати не мог отдать себе отчета. Его оцепенение рассеял ударивший ему в лицо порыв свежего воздуха.
Он быстро выпрямился и встретил улыбающийся взгляд Эбрамара. Тот сидел теперь у балюстрады павильона и был окружен многочисленным обществом.
Целая туча птиц порхала вокруг или сидела у него на плечах и на спинке его стула. С радостными криками они клевали зерна из его рук и из тарелки, стоявшей на перилах. У ног мудреца в добром согласии стояли собаки, газель, леопард и другие животные – все мирно и доверчиво получали по очереди из его рук хлеб, рис и пирожки.
Пораженный Супрамати с минуту смотрел на это странное зрелище, а затем спросил:
– Каким образом, учитель, ты приручил всех этих животных? Теперь они находятся в мире между собой, но разве ты не боишься, что какой-нибудь из твоих гостей, вроде леопарда или тигра, когда-нибудь ранят тебя?
Эбрамар улыбнулся, поласкал леопарда и прекрасную сидевшую рядом с ним собаку, а затем спокойно ответил:
– Мне нечего бояться этих низших, но все же братьев. Я люблю их, и они, в свою очередь, любят меня истинным и бескорыстным чувством, так как еще не способны к человеческому лицемерию и лживости.
Они безбоязненно приближаются ко мне, ибо знают, что здесь им нечего бояться ни пули, ни сети, ни хитрости людской, злоупотребляющей их слабостью. И всюду, где людская жестокость не оставила еще по себе кровавого следа, происходит то же самое, и животное доверчиво приближается к человеку.
Только люди не хотят понять, что право жить и пользоваться дарами природы одинаково принадлежат как низшим, так и высшим существам. Нет закона, который бы оставил человека безусловным господином над этими беззащитными существами и давал ему право яростно уничтожать их под тем предлогом, что они будто бы наносят ему вред. Тот, Кто создал поля с обильной жатвой, Кто создал плоды и все, что может питать людей и животных, не говорил: «Человек! Все это я создал для тебя одного». Нет! Его закон любви гласит: «Все живое Я создал из моего дыхания, и каждое из Моих творений имеет праве жить и питаться».
Но человек, в своей ненасытной жадности, алчности и прожорливости не довольствуется всеми богатствами, которые дает ему земля; нет, ему надо крови, трепещущего мяса – и вот он режет все, что к нему приближается, и даже убивает себе подобных. Смерть, крики агонии и разрушение отмечают путь, по которому идет род людской.
Но настанет час, когда возмущенная природа жестоко отомстит преступному человечеству. Истощенная земля откажет ему в своих плодах, реки обезрыбеют, а уничтоженные и пустые леса не дадут ни тени, ни свежести. Охлажденный воздух будет лишен теплоты и кислорода. Возмущенные стихии приведут в ужас весь мир неслыханными катаклизмами. Бури, землетрясения и град невиданной величины уничтожат поля и деревья. Вода или выступит из берегов, или высохнет. Земля превратится в ледяную пустыню и, в заключение, воспламенятся газы.
Но до этого конца сколько бед, страданий и ужаса придется вынести людям. Голод-мститель обрушится на безбожную, кровожадную людскую толпу – и то золото, ради которого она все уничтожала и которому все приносила в жертву, жестоко насмеется над ней. Тогда люди будут ползать вокруг него, лишенные хлеба и кислорода, дрожа от холода в своих дворцах и умирая от голода на грудах золотых слитков.
И этот час Гнева Божия ты увидишь, сын мой! Нечестивое, невежественное человечество жестоко ошибается, полагая, что можно безнаказанно попирать все божеские и человеческие законы. Как для отдельного индивидуума существует наказание, так существует оно и для народов, и для целого человечества…
Эбрамар выпрямился. Взгляд его пылал, а голос гремел, как глухой гром. Дрожь пробежала по телу Супрамати. Ему казалось, что в могучем тембре этого голоса он слышит Самого Предвечного, справедливо осуждающего Свои непокорные создания и человечество, истощившее Его милосердие, покрытое кровью и грязью.
С болезненною ясностью восставала в памяти грустная картина физических и социальных бедствий, приводящих в отчаяние мир и терзающих общество. Ненасытное тщеславие правительств, давящих налогами народ ради вооружения, превратило весь мир в военный лагерь и держит вселенную под вечной угрозой ужасной братоубийственной войны; отчаянные спекуляции, грабящие людскую массу в пользу немногих, создают этим пролетариат, терзаемый алкоголизмом, всеми болезнями порока, пылающий ненавистью и завистью и являющийся бичом человечества под видом анархизма, который разрушение и убийство возвел в закон.