Не может быть, чтобы это происходило с ней! Внезапно она увидела кнопку тревоги, лежавшую в ворохе писем. Вот теперь можно и поговорить с этим психом – да, он действительно выглядел сумасшедшим: лицо покрыто испариной, глаза блестят.

«Он выглядит еще более испуганным, чем я», – уговаривала она себя, но это не помогало.

Кэлвин облизал губы. Он чувствовал соленый привкус пота. Эта сука разговаривала с ним. В голове у него стучало, и было трудно понять, что же она говорила. Ее губы шевелились, но он ее не слышал. Ее халат все больше распахивался. Мелькнули груди, пупок и то самое, что вызывало у него такое отвращение, но в то же время возбуждало. Рукой она гладила плюшевого медвежонка. Кэлвину хотелось, чтобы эта рука гладила его, но сама мысль об этом казалась дикой. Ее женственность вызывала в нем ненависть. Он ненавидел ее влажный красный рот, высокие, с коричневыми сосками, груди. Пока она говорила, рука ее скользила по столику. Что это она надумала? У нее что-то было в руках, что же это? Радио? Магнитофон? Она продолжала говорить. Улыбаясь, довольная собой. Сука. Корова. Шлюха. Похоже, она испытывала его терпение, сидя на атласных простынях, в распахнутом халате, гладя медвежонка и пытаясь улыбаться.

Внезапно он расслышал ее слова: «Знаешь, а ты довольно симпатичный парень. Как тебя зовут, милый?»

Милый! Она называла его «милый»! Что за мерзкая потаскуха! Мужчина врывается в ее комнату, а она спокойно приглашает его соблазнить ее! Дрянь, шлюха! Отвратительно было и то, что телекомпания посмела сравнить ее с Эмералд, рассматривая их на одну и ту же роль. До чего же она ненавистна, убеждал себя Кэлвин, медленно приближаясь к Розалинд. В голове опять застучало. Он видел перед собой ее соблазнительную улыбку, слышал ее спокойный голос. Когда он подошел совсем близко, улыбка померкла. Розалинд захныкала.

– Только, пожалуйста, не бей по лицу, – сказала она слабым голосом.

– По лицу? – То, что она так волновалась о своем лице, вызвало у него желание разбить его в кровь. – Какое еще лицо? – Он схватил бронзовую статуэтку и со всей силой обрушил ее на обращенное к нему с мольбой лицо Розалинд.

– Нет, пожалуйста, нет! – Кровь хлынула с разбитого лба. – Я все сделаю. Можешь взять меня, делай, что хочешь, только, пожалуйста, пожалуйста, не убивай меня, не убивай, не убивай, умоляю.

– Шлюха! – закричал он, обвивая руками ее белую шею, липкую от крови. – Сука!

Кошка в испуге отпрыгнула, изогнув спину, она жалась к двери, пытаясь вырваться из комнаты, но она была заперта.

Покончив с Розалинд, Кэлвин уставился на ее роскошное обнаженное тело, распластанное на атласном покрывале. Он невольно залюбовался ею и еще больше возненавидел за те чувства, которые она в нем пробуждала. Она лежала в такой эротической позе, что он не мог совладать с собой. Белая кошка съежилась от страха и только выла, пока Кэлвин завершал свое злодейство. Когда он наконец поднялся с неподвижного тела, на улице раздались полицейские сирены.

Когда полиция вошла в дом, Кэлвина уже не было. Лишь белая кошка, забившаяся под диван, была свидетелем случившегося.

Хлоя с ужасом уставилась на газетный заголовок: «Розалинд Ламаз изнасилована и убита». Она отложила газету, не в силах поверить, что Розалинд мертва, зверски убита. Невероятно. Еще более ужасала надпись, сделанная губной помадой на теле Розалинд: «Ты не последняя».

Хлоя содрогнулась, отодвинув яйца и грейпфрутовый сок, которые официант поставил перед ней.

Телевизор был настроен на местную программу новостей. Хлоя переключала каналы, пытаясь узнать как можно больше. После каждой программы шли короткие сводки новостей с подробностями о смерти Розалинд – улики, дополнительная информация, интервью с близкими друзьями, поклонниками.

Хлоя была искренне огорчена. Хотя она и не была хорошо знакома с Розалинд, но эта женщина всего несколько недель назад была гостьей в ее доме. Ей хотелось позвонить Джошу, поговорить с ним. Он всегда был ей лучшим другом. Они вместе смеялись, плакали, обсуждали все на свете… Но Джош остался в прошлом. Хлоя взглянула на часы, лежавшие на смятых простынях. Смятых не от страсти, а от еще одной бессонной ночи в Лас-Вегасе.

Был час дня. Значит, в Лондоне уже девять вечера. Даже если она и позвонит Джошу – что она в любом случае не сделает, ее адвокат запретил это – все равно его не застанет. Наверняка он в одном из своих притонов, каком-нибудь баре в Челси или Сохо, гуляет с дружками, такими же алкоголиками и бабниками. Конечно, он опять вернулся к ним, опять, как до женитьбы на Хлое, угощает их шампанским, напивается, сыплет анекдотами, и ребята слушают его открыв рот. В конце концов, он ведь звезда.

Забудь Джоша, сказала она себе. Зазвонил телефон. Это был Джонни Свэнсон с последней голливудской сплетней. Он хотел поговорить об убийстве Розалинд:

– Они нашли коробок спичек, вероятно, из какого-нибудь бара на окраине Лос-Анджелеса, куда Розалинд никогда бы не пошла. Так что это, должно быть, спички убийцы.

– Откуда ты знаешь?

– От дяди Вана. Он служит у шефа лос-анджелесской полиции. Говорит, что скоро они раскрутят это дельце.

– Я надеюсь. – «Ты не последняя». Зловещее предупреждение. – Хлое стало не по себе.

– Как бы то ни было, сладкая моя, я скучаю по тебе, все время думаю, – нежно сказал Джонни, умалчивая о том забавном вечере, который он провел накануне со знойной бразильской актрисой, остановившейся в Голливуде всего на один день, представляя свой новый фильм. – Я надеюсь увидеть тебя в следующий уик-энд, дорогая, договорились?

– Да, Джонни, буду ждать. – Она села на скомканную постель и взглянула на свое отражение в зеркале.

Неужели все ей будет напоминать о Джоше? К черту его!

Она сняла трубку и дала телефонисту лондонский номер. Пора поговорить с Аннабель. Дорогая Аннабель, ее ребенок, от нее всегда становится так тепло на душе…

Бдение у гроба Розалинд проходило в особняке ее сестры Марии в Беверли Хиллз. Мария была замужем за удачливым продюсером Эммануэлем Сегалом и чувствовала себя в Беверли Хиллз как рыба в воде. Бдение продолжалось пять дней. Ресторан «Чейзен» непрерывно поставлял провизию, что обошлось более чем в десять тысяч долларов. В доме с полудня до полуночи дежурили камердинер, три парикмахера из отеля «Беверли Хиллз», которые обслуживали Марию, молодую, убитую горем Анжелику и череду кузин и тетушек Розалинд, что явились из Мехико и с окраин Лос-Анджелеса.

Почти все известные продюсеры, режиссеры, агенты и голливудские звезды пришли отдать последний долг женщине, над которой при жизни они частенько подсмеивались, хотя, справедливости ради, надо признать, восхищались ее яркой индивидуальностью, умением завоевывать зрительские симпатии, удерживая кассовые рекорды, что принесло многим из них миллионы.

Розалинд гордилась бы, узнав, кто пришел на ее похороны. Многие из тех, кто при жизни не удостаивал ее вниманием, теперь проливали крокодиловы слезы и пели ей дифирамбы. Несмотря на ее успех на экране, Розалинд никогда не принимали в кругу избранных: Несмотря на все усилия сестры, Розалинд так и не пробилась в высшее общество. Да ей это и не было нужно. Ее богатая, разнообразная сексуальная жизнь и карьера поглощали все ее время и внимание. Розалинд даже коробило, когда Мария пыталась призвать ее к светской активности.

Судя по похоронам Розалинд, Голливуд все еще чтил традиции траура по умершим знаменитостям, в памяти были живы пышные траурные церемонии тридцатых, сороковых, пятидесятых годов. Но с каждым десятилетием, с уходом прославленных звезд, блеск голливудских торжеств угасал. И тем не менее атмосфера в уставленной антиквариатом желтой гостиной дома Сегалов была карнавальной. Манни все не мог успокоиться, скорбя о понесенных им убытках, но теперь, утешала себя Мария, при виде голливудских знаменитостей, столпившихся у буфета, его сердце должно было оттаять.