Сэм остановил выбор на тринадцатом канале и с удовольствием переключил свое внимание на молодого Рода Димблеби – крутили старый фильм с его участием. Сэм любовался жуликоватой внешностью и физической силой актера. Роду, безусловно, были подвластны все жанры. Даже по этому фильму пятилетней давности можно было сказать, что этот двадцатичетырехлетний начинающий актер подает большие надежды. Он был очарователен. Сэм ощутил знакомый прилив возбуждения, вспомнив их страстную встречу в его фургончике на съемке несколько дней назад.

Конечно, он понимал, что Род оказал ему эту услугу лишь в расчете на ответную милость. Он хотел получить роль второго сына Сэма в «Саге» и готов был на все ради этого.

Сэм знал, что не сможет надолго удержать при себе Рода, который был явно гетеросексуален и слишком привлекателен, но тем не менее он подсказал ответственному за распределение ролей в «Саге» Дэйлу Циммерману, что Род подходит на роль второго сына.

– Сэ-э-эм! – закричала Сисси из своего будуара, возвращая его к реальности. – Пойди сюда, Сэ-э-эм! – Ее голос выдавал крещендо отчаяния.

Вздохнув, Сэм выключил телевизор и поспешил в спальню супруги, выдержанную в фиолетовых тонах. Сисси, в сиреневом неглиже, лежала, распластанная поперек кровати, с нескрываемым ужасом уставившись на шесть фотографий в журнале «Тайм».

– Вот, полюбуйся! – пронзительно взвизгнула она, ее завитые взбитые волосы стояли дыбом, лицо заплыло от слез. – Эта мексиканская шлюха, как она смеет рассчитывать на мою роль! – Она швырнула журнал на пол и нажала кнопку «пять» автоматического набора телефона.

– Алло, – раздался в трубке голос Дафни Свэнсон.

– Ты видела «Тайм»? – зашипела Сисси; – Ты видела! Я не могу поверить, что эта мексиканская потаскуха участвует в конкурсе! Это правда? Скажи мне, что это не так, Дафни, ради Бога!

– Мне очень жаль, дорогая, – вздохнула Дафни, которая, несмотря на близкую дружбу с Сисси, явно наслаждалась ее страданиями. – Это действительно правда. Я не знаю, что уж она сделала с Эбби, но я разговаривала с ним десять минут назад и просила подтвердить это для моей новой колонки в газете. Это оказалось правдой. Она участвует. Мне так жаль.

Дафни невольно улыбнулась. Как бывшая актриса, она сочувствовала всем, кому приходилось участвовать в этой суровой, изнурительной борьбе, карабкаясь к вершине славы и успеха. Бедняги. Она была счастлива, что в свое время оставила все это. Теперь среди Свэнсонов актеров не было, но они оставались голливудской элитой.

После второй мировой войны Дафни и Джаспер Свэнсон были звездами британского экрана. Когда в конце сороковых эта блистательная парочка переселилась в США, Дафни, рыжеволосая беспечная красотка, тут же окунулась в водоворот амурных авантюр, словно пытаясь превзойти в этом печально известную английскую герцогиню, которой восхищалась.

Среди тех, с кем она наставляла рога несчастному Джасперу, были Ричард Харрел, блистательный адвокат, о котором говорили, что он спит лишь с «большими звездами» или женами близких друзей; Лоуренс Хантингтон, знаменитый шотландский актер шекспировского театра, который по приезде в Голливуд занялся сексуальной революцией; и Фрэнк Тилли, остроумный, перипатетический постановщик мыльных опер на радио. К чести Дафни надо сказать, что и спустя тридцать лет двое из этих мужчин оставались ее любовниками.

Тлеющая сексуальность Джаспера Свэнсона воспламеняла сердца миллионов американских девственниц, но его карьера в кинематографе стремительно катилась к закату. Совсем в другом направлении текла жизнь прелестной Дафни. Фрэнк, Лоуренс, Ричард и иногда – очень редко – Джаспер делили с ней супружеское ложе, пока неожиданно (а может, это произошло намеренно?) Дафни не забеременела и теплым рождественским днем 1952 года сын Джонни не возвестил надрывным криком о своем появлении на свет. Рядом стояли обезумевший от счастья отец и трое более чем растерянных крестных отцов. Голливудское мнение больше склонялось к отцовству Фрэнка Тилли, но никто так и не знал наверняка, от кого же был зачат Джонни.

Когда мальчику исполнилось пятнадцать, его мать, Дафни, снималась в роли любовницы короля Карла Второго в шумной комедии об эпохе Реставрации. Это должен был быть ее последний американский фильм, хотя в свои сорок пять лет она все еще была сексуальна, рыжеволоса и очаровательна, а блистательное остроумие прибавляло ей шарма. Но это был 1967 год, и сорокапятилетние, в полном расцвете, дамы еще не вошли в моду. Джонни, однако, думал иначе, лишенный невинности в обеденный перерыв в студии «Метро» стараниями Кэтлин, дублерши матери. Столь же сексуальная, хотя и не такая изысканная, сорокапятилетняя Кэтлин показала юному Джонни, какое бесконечное наслаждение может дать плоть, научила, как доставить удовольствие женщине, продемонстрировав это с той смелостью, на которую способна только женщина ее возраста. Научила целовать, ласкать, обнимать. Кэтлин была прекрасным педагогом, а Джонни – блестящим учеником. Остаток школьных каникул он продолжал эти упоительные занятия в глубокой тайне от матери. Джонни встречался с Кэтлин, которая в порыве великодушия познакомила его со своими подругами – Дейдр, тридцати шести лет, Маурин, тридцати одного и Кейт, сорока одного года. Эти-то очаровательные дамы с огромным энтузиазмом и взялись за сексуальное обучение не по годам развитого, эротичного, пятнадцатилетнего парня, который уже обладал всеми атрибутами взрослого мужчины.

Итак, Джонни был довольно успешно испорчен великовозрастными дамами, и, когда он достиг зрелости, его уже интересовал секс только со взрослыми женщинами. Сколько ни старались цветущие «старлетки» и ясноглазые секретарши взмахами своих ресниц завлечь красавца Джонни – все было тщетно. Женщин моложе тридцати для Джонни просто не существовало.

Дафни впрямую не выказывала неодобрения. Джонни исправно приходил к ней на обеды три раза в неделю, до или после своих развлечений, и Дафни видела угрозу лишь в том, что у нее появлялся большой шанс стать – quelle horreur[7] – бабушкой, хотя ей и было уже за шестьдесят.

Обернувшись, Дафни с улыбкой посмотрела на Ричарда Харрела, который, как кит на морском побережье, разлегся на кружевных ирландских подушках. После ночи, проведенной с Дафни, Ричард всегда сомневался, выдержит ли его сердце следующий день. Несмотря на то что эта связь продолжалась с перебоями вот уже тридцать лет, Дафни все еще оставалась для него самой пылкой женщиной из всех, кого он знал, а знал он, конечно, немало даже и сейчас, в свои шестьдесят три года.

Ее взлохмаченные рыжие кудри, сливочная ирландская кожа, не задетая калифорнийским солнцем (Дафни всегда говорила: «Я не хочу выглядеть крокодилом»), роскошные рубенсовские формы – все это, в сочетании с необыкновенным жизнелюбием, которому могли позавидовать женщины втрое моложе нее, делало Дафни женщиной особой. Нескончаемая череда преданных любовников, которые до сих пор не забывали ее, была тому лучшим подтверждением.

Когда зазвонил телефон, Ричард обрадовался паузе. Дафни уже было приготовилась к бешеной утренней атаке на него, и Ричард с ужасом осознавал, что на этот раз его сердце точно не выдержит. Он соскочил с кровати с такой прытью, какую только позволял ему возраст, и, шатаясь, прошел в мраморную ванную.

– Дорогая, – зашептала Дафни в трубку, – я знаю правду. Я знаю, почему участвует Ламаз, но это должно быть между нами.

– Почему? Как? Что она такого сделала – трахнула этого старого пердуна? Ты же знаешь, что это невозможно, Дафни. Иначе я бы сама попыталась.

– Я сейчас не могу говорить, – сказала Дафни, увидев, как Ричард входит в комнату, бреясь портативной бритвой, которую всегда носил с собой в портфеле. – Давай встретимся за обедом, ты свободна?

– Да, конечно, да, – с готовностью согласилась Сисси, мысленно отменяя свои дневные занятия гимнастикой.

– В час дня в «Ма Мэзон», я закажу столик. – Сисси швырнула телефонную трубку и разрыдалась.