– Ждите нас, товарищ. Мы скоро.

За проходной Умнова и Ларису встречали трое крепких мужчин тоже в серых костюмах, но цвет их был погрязней, да и материал попроще, подешевле, нежели у Отцов города. К примеру: у Отцов – шевиот, а у встречавших – синтетика с ворсом. Или что-то в этом роде, Умнов не шибко разбирался в мануфактуре.

– Знакомьтесь, – сказала Лариса. – Наш гость Умнов Андрей Николаевич, знаменитый журналист из Москвы.

Но встречавших знаменитому почему-то не представила.

Крепкие мужчины крепко пожали Умнову руку, и один из них радушно сказал:

– Приятно видеть. Извините, что директор и зам встретить не смогли. Они готовятся.

– К чему? – спросил Умнов.

В воспаленном событиями сознании Умнова возникла ужасающая картина: директор и зам учат наизусть приветственные речи, которые они произнесут на встрече с десятимиллионным посетителем Краснокитежска. Каждая речь – минут на сорок…

– К выборам, – пояснил мужчина, несколько успокоив воспаленное сознание. – Вы попали к нам в знаменательный день. Сегодня труженики завода выбирают директора, его заместителя, второго заместителя, главного инженера, главного технолога и главного энергетика.

– Всех сразу? – удивился Умнов.

– А чего тянуть? – отвечал один, а остальные, улыбаясь, синхронно кивали, подтверждая тем самым, что сказанное мнение – общее, выношенное, утвержденное. – Шесть должностей – шесть собраний. Каждое неизвестно сколько продлится: народ должен выговориться. Шесть собраний – шесть рабочих смен. Шесть смен – около тысячи двойных колясок. Тысяча колясок недодано – завод недовыполнит план. Недовыполненный план – недополученная премия трудовому коллективу. Недополученная премия – недо…

– Стоп, стоп, – взволнованный услышанным, Умнов поднял руки: мол, сдаюсь, убедили, дураком был, что спросил. – Все понятно. Недополученная премия – недокупленный телевизор. Недокупленный телевизор – недоразвитая семья. Недоразвитая семья – недостроенный социализм… Цепочка предельно логична… И сколько же вы собираетесь заседать сегодня?

– Ход собрания покажет, – туманно ответил грязно-серый мужчина. – Кандидатов у нас всего девяносто семь, но могут быть неожиданности.

– Ско-о-олько?

Умнова со вчерашнего вечера удивить было трудно, милые ветры перемен дули в Краснокитежске с разных сторон и всегда – непредсказуемо. Но девяносто семь кандидатов – это, знаете ли, в страшном сне…

– Мы провели опрос в городе, народ назвал лучших. Все – в списке.

– Лариса, – тихо сказал Умнов, – это навечно. Мы сорвем программу. Василь Денисыч нам не простит. Кто эти сумасшедшие?

– Не сорвем, – так же тихо ответила Лариса, для которой, похоже, факт гранд-выборов не был откровением. – Все учтено… А это не сумасшедшие, а представители общественных организаций. Хозяева завода.

– Ошибаешься, Лариса, – мило поправил ее Умнов, неплохо поднаторевший в развешивании ярлыков. А и то верно: каждый журналист – немного товаровед. – Хозяева завода – рабочие, а представители общественности – Слуги народа.

– Не совсем так, – не согласилась Лариса. – Слуги народа освобожденные, те, кто за службу зарплату получает. А эти трое – выборные, двое – итээровцы, третий – сам рабочий. Значит, хозяева…

Так они шли, мило беседуя на социально-терминологические темы. Умнов слушал ее и недоумевал. Вроде она всю эту чепуху всерьез несет – не улыбнется даже. А в голосе – Умнов чувствовал! – сквозила легкая ирония. Над кем? Над чем? Над сложной иерархией наименований? Или над ним, Умновым, иерархию эту не знающим?.. Хозяева им не докучали – неслись вперед, на собрание торопились, на демократический акт. И все же любопытный Умнов успел задать мучивший его вопрос, отвлек хозяев от ненужной спешки к вершинам демократии.

– А скажите мне, – крикнул он им в литые спины, – почему коляски – двойные?

– По технологии, – бросил через плечо Хозяин-рабочий. – По утвержденному в Совмине СНИПу… Поспешайте за нами, товарищ журналист. И так опаздываем… – и все трое скрылись в тугих дверях заводоуправления.

– Ничего не понял, – отчаянно сказал Умнов, поднимаясь рука об руку с Ларисой по широкой лестнице, ради праздника устланной ковровой дорожкой.

Лариса сжалилась, объяснила:

– Двойные – это общий термин. А так мы делаем коляски для двойняшек, тройняшек, четверняшек и пятерняшек. – И добавила нудным голосом гида-профессионала: – Единственный завод в Союзе.

– И большой спрос на пятерняшные? – праздно поинтересовался Умнов.

– Республики Средней Азии до последней разбирают.

Больше Лариса ничего добавить не успела, потому что они вошли в большой актовый зал, дотесна заполненный рабочим людом. Умнов ожидал увидеть в президиуме добрую сотню клиентов – все кандидаты плюс несколько главных Хозяев, но на сцене было на удивление малолюдно: всего семь человек сидело за столом президиума, крытым зеленым бильярдным сукном. Справа от стола стояли всегда переходящие знамена, древки которых напоминали опять же бильярдные кии. В зале тут и там понатыканы были софиты, между первым рядом и сценой расположились телевизионщики с переносными камерами, фотографы с «лейками», «никонами» и «зенитами», а также один художник-моменталист, который мгновенно рисовал портреты трудящихся на листах в альбоме, вырывал их и щедро дарил портретируемым. Еще на сцене стояло два стенда, на коих разместилось множество черно-белых фотографий.

– Кандидаты, – поясняюще шепнула Лариса.

Они малость задержались в проходе, пытаясь хоть куда-нибудь протолкнуться, и немедля были замечены из президиума.

– Товарищ Умнов, – крикнули оттуда, – сюда, пожалуйста.

– Спасибо, я здесь пристроюсь, – крикнул в ответ Умнов и скоренько уселся одной ягодицей на половинку стула в десятом ряду: сидевший с краю радушно подвинулся.

– Идемте, Андрей Николаевич, нам туда надо, – на людях Лариса называла его официально – на «вы».

– Тебе надо, ты и иди, – вспомнил забытую было тактику Умнов. – А мне и здесь хорошо.

– Только не убегай, – жалобно попросила Лариса. А закончила бодро: – Когда увидимся?