Я вышел ее проводить. Мы пересекли широкий, совершенно темный бульвар и углубились в едва освещенные переулки. Тереса остановилась перед трехэтажным домом, окруженным палисадником. Все окна были погашены – было около трех ночи.

– Ты точно не будешь? – спросила она.

– Точно, – твердо сказал я.

Я знал, что она имела в виду.

– Подержи!

Тереса протянула мне сумку. Потом задрала подол платья и присела прямо на мостовой. Трусов на ней, это мне уже было привычно, не было. Вся сцена происходила в пяти метрах от ее дома, так что вряд ли Тереса просто не могла больше терпеть. Нет, ей важно было сделать это при мне.

Не знаю, почему я так и стоял там, пока не стихло журчание. Наверное, из-за ее сумки. Хотя я мог просто поставить ее на тротуар и уйти, но я лишь повернулся к ней спиной.

Тереса молча забрала у меня сумку. Я услышал ее гулкие шаги по каменным плитам, потом скрипнула калитка. Я обернулся – мне всё равно нужно было идти в ту сторону.

Тереса стояла у двери в подъезд, ища ключом замочную скважину.

– Пока! – сказала она.

Она больше не сердилась.

– Пока! – отозвался я.

И это было всё. Международная встреча закончилась, и больше мы не виделись.

Вернувшись в номер – мой сосед по молчаливому уговору уже которую ночь уходил спать в чужой, – я обнаружил, что пропала моя сумочка. У меня была такая сумка на кожаной петле, типа большого бумажника – в Москве их тогда называли педерасками. В сумке были какие-то деньги – это ерунда, на Кубе всё было по талонам, – но главное, пропали мои кубинские документы, изготовить которые, как я предполагал, было непросто. Я перерыл всё: я понимал, что серьезных объяснений, если документы не найдутся, мне не избежать. И потом всю ночь не мог заснуть.

Сумку свою я увидел на следующий день – она лежала на столе у Некрасова. За все время слета в гостинице он не появился ни разу – мы договорились, что я сам найду его, если что-то пойдет не так. А теперь он сидел напротив меня, строгал карандашик перочинным ножиком и поглядывал то на меня, то на сумочку, лежащую между нами на столе.

– Это вы ее взяли? – догадался я.

– Ну, не я сам.

Скрывать что-то в таких обстоятельствах было бы просто нелепо. Тем более, что Некрасову я доверял, как своему отцу. Так что я выложил ему всё, одним махом, включая мои субъективные ощущения.

– И тебе ни в какой момент не пришло в голову, что эта девушка запала на тебя не случайно?

– Нет, – честно ответил я, – не пришло. Хотя сейчас, когда вы это говорите…

Некрасов покивал головой.

– Это, брат, классика!

– А ведь мы проходили «медовые ловушки» в Балашихе, – на выдохе проговорил я.

Что было, согласитесь, совсем по-детски.

Некрасов был великодушен, как, впрочем, и всегда:

– Друг мой, между теорией и практикой…

Я замолчал. Я понял, что теперь нас с Ритой отправят обратно в Москву.

– Испытание было в этом?

– В том числе!

Некрасов проверил остроту грифеля и сложил, наконец, свой ножик.

– И результаты пойдут в Москву?

Некрасов встал и подтолкнул сумочку ко мне.

– Зачем! Снегу нет и следу нет. Я просто хотел, чтобы ты увидел, как это бывает.

Для Некрасова разговор явно был закончен. Я тоже поднялся и взял свою педераску.

– Мне, наверное, нужно всё рассказать Рите…

Некрасов хлопнул меня по спине и пошел со мной к двери.

– Не стоит.

И это было не распоряжение, которое куратор давал своему агенту, а просто совет человека пожившего совсем молодому.