На следующий день, рано утром, глаза мои вдруг открылись сами собой

На следующий день, рано утром, глаза мои вдруг открылись сами собой, и я вскочил с кровати в холодном поту с ужасным ощущением, что Ренни умерла. Я тут же позвонил Морганам и не поверил своим ушам, когда трубку сняла Ренни собственной персоной.

– Извини, что разбудил тебя, Ренни. Черт, я вдруг испугался, что ты уже застрелилась.

– Нет, я не застрелилась.

– Послушай, – умоляющим голосом попросил я. – Обещай, что не станешь этого делать, хотя бы некоторое время.

– Я ничего не могу обещать, Джейк.

– Но ты обязана, черт тебя побери!

– С какой стати?

– А с такой, если уж до всего остального тебе дела нет, что я тебя люблю. – Это была неправда, по крайней мере в том понимании, в котором любая лишенная смысла фраза правдой не является, как не является она и неправдой. Я даже не уверен, что я, собственно, имел в виду, когда поставил Джо в известность о своих нежных чувствах к Ренни, и уж во всяком случае в теперешнем моем заявлении смысла не видел никакого.

– Вот и Джо говорит то же самое, – съязвила в ответ Ренни.

– Да, замечательно, давай на том и порешим: он так сильно тебя любит, как я никогда и никого любить не смогу. Он так тебя любит, что готов позволить тебе стреляться за милую душу, а мне ты настолько безразлична, что и стреляться я тебе тоже не дам.

Ренни повесила трубку. Я набрал номер еще раз. На сей раз у телефона был Джо.

– Ренни не хочет с тобой говорить. То, что ты сказал минуту назад, глупость

– или откровенная провокация.

– Извини. Слушай, Джо, ты думаешь, она покончит с собой?

– А мне откуда знать?

– Побудешь сегодня с ней дома, а? И проследишь, чтоб ничего такого не случилось? Всего один день, пожалуйста,

– И не подумаю. По одной простой причине. Если я начну ее пасти, завтра она точно застрелится.

– Значит, ты этого не хочешь, ведь правда?

– Это к делу не относится.

– Всего один день, Джо! Понимаешь, я, кажется, смогу кое-что для нее придумать, если ты не дашь ей сегодня отправиться на тот свет.

– У тебя есть знакомый специалист? Почему ты вчера ничего не сказал?

– Я не уверен. У меня-то у самого нет, но я знаю несколько человек в Балтиморе, у которых вполне может оказаться знакомый доктор. И я хочу побыстрее до них дозвониться. Заставь ее пообещать, что она не станет дергаться, пока я все не выясню.

– Ренни моим приказам не подчиняется и подчиняться не станет.

– Еще как станет, и ты это прекрасно знаешь. Скажи ей, что доктор у меня есть, но мне нужно с ним созвониться и обсудить условия.

– Нет, с нами этот номер не пройдет.

– Всего один день, Джо!

– Не вешай трубку, – сказал он. – Ренни? – Я услышал, как он ее позвал.

– Ты собиралась сегодня стреляться?

Я услышал, как Ренни спрашивает, зачем мне это знать.

– Хорнер говорит, что у каких-то его балтиморских друзей может быть знакомый специалист по абортам, – сказал Джо. Я был готов убить его за то, что он сказал ей правду. – Он собирается им звонить и что-то там выяснять.

Ренни ему ответила, но я не расслышал.

– Она говорит, что ее все это не интересует, – сказал Джо.

– Слушай, Джо, я обзвоню всех, кого только смогу. Может быть, аборт даже и не понадобится. Я постараюсь раздобыть немного эрготрата. Самый простой и надежный способ. Скажи ей, что мне нужны на это сутки и что я либо привезу ей эрготрат, либо наверняка с кем-нибудь договорюсь.

– Ладно, скажу, – согласился Джо и повесил трубку.

Теперь: это была не то чтобы правда – честно говоря, это была совсем неправда, – что у меня в Балтиморе есть друзья, которые могут знать специалиста по абортам, потому как друзей у меня не было ни в Балтиморе, ни в других местах. И вот я начал обзванивать всех по очереди вайкомикских врачей, в алфавитном порядке. Первому из них я сказал: "Здравствуйте. Меня зовут Генри Демпси. Мы не так давно приехали в ваш город и личным врачом обзавестись пока не успели. Ну, короче говоря, моя жена попала в очень неприятную историю: у нас уже есть двое детей, а она, кажется, опять забеременела. Она у меня дама здоровая – с физической точки зрения никаких проблем, но, видите ли, с психическим здоровьем у нее не все в порядке. Если честно, то она состоит под наблюдением у психиатра. И я, право слово, думаю, что еще одни роды – это для нее будет слишком.

– Да что вы говорите? – ответил мне доктор. – А как фамилия вашего психиатра?

– Вы его, наверное, не знаете, – сказал я. – Он из Уайт-Плейнс, штат Нью-Йорк, где мы жили раньше. Банкс. Доктор Джозеф Банкс.

– А ваша жена что, ездит на свиданья с психиатром в Уайт-Плейнс? – доктор был сама невинность.

– Я ведь уже сказал вам, доктор, мы только что переехали и не успели еще подыскать себе нового психиатра.

– Ну, это не моя специальность.

– Я знаю, сэр; да, в общем, не о том и речь. Я боюсь, как бы из-за этой беременности она не покончила с собой, пока я найду другого психиатра. Она в жутком состоянии. Если честно, я думал, может, вы выпишете ей эрготрат или еще что-нибудь этакое. Я знаю, так не полагается, но случай уж больно отчаянный. Вот пройдет годик-другой, она придет в себя, и будут у нас тогда еще и дети – все будет; мы, знаете ли, не хотели заводить большую семью, но три, даже четыре ребенка это, по-моему, в самый раз. А вот эта ее беременность, она может нам все поломать.

– Мне очень жаль, мистер Демпси, – ледяным тоном сказал доктор. – Но я этого сделать не могу.

– Ну пожалуйста, доктор! Я же не прошу вас выходить за рамки закона. Я привезу вам аффидевит от доктора Банкса из Уайт-Плейнс, заверенный по всей форме. Этого будет достаточно? Он возьмет на себя всю ответственность.

– Нет, мистер Демпси, я понимаю, вы попали в весьма затруднительную ситуацию, но я вам ничем помочь не могу.

– А разве не сказано в законе, что вам разрешено принимать должные меры, если жизнь женщины под угрозой?

– Боюсь, это не в законе так сказано: это люди в городе привыкли считать, что в законе так сказано, и, если уж на то пошло, здешние жители настроены против искусственного прерывания беременности, так же как и я сам, и не важно, медикаментозный это аборт или хирургический. Кроме того, если проблемы у вашей жены по психической части, я бы не стал так уж категорически утверждать, что речь идет о жизни и смерти.