– Да нет, спасибо, – сказал я и пошел туда, где оба их сына, одному было три, другому четыре, бросали свою собственную маленькую футбольную дыню с соответствующим возрасту умением. Я сел на травку и стал на всех на них смотреть.

– Если вам показалось, что вы меня задели сегодня по телефону, не обращайте внимания, Джейк, – жизнерадостно крикнула мне Ренни между пасами.

– Не обращайте внимания на то, что я могу наговорить по телефону, – ответил я. – Я вообще не умею разговаривать по телефону.

До сих пор я не видел женщины, которая умела бы правильно поймать и бросить футбольный мяч, – Ренни Морган была первым и единственным исключением. Она вообще-то была существо достаточно неуклюжее, однако стоило делу дойти до любого рода серьезной физической нагрузки, в ней откуда-то сами собой являлись свобода и даже своеобразная грация. Она ловила и передавала мяч тем же самым манером, с той же быстротой и точностью, с какими делал бы все это тренированный мужчина.

– Ну что, насчет сказанного не передумали? – спросил Джо, следя глазами за мячом.

– Я даже и не помню, что я там такого сказал.

– В самом деле? А вот Ренни запомнила весь разговор, слово в слово. Вы и вправду не помните или просто не хотите ставить ее в неловкое положение?

– Я и вправду ничего не помню, – сказал я и даже сам почти в это поверил.

– Я уже усвоил, что неловкие ситуации – не по вашей части. Я просто никогда не помню доводов, моих собственных или чьих-то еще. Запоминаю выводы, а не доводы.

Это наблюдение, которое мне самому показалось достаточно привлекательным, Джо почему-то не понравилось. Он потерял интерес к разговору и принялся объяснять старшему сыну, как правильней держать мяч. И тихим голосом наговоренный совет отца мальчик выслушал так, как если бы с ним говорил сам Кнут Рокне; Джо проследил, чтобы он три раза правильно бросил мяч, и только потом повернулся к нам.

– Держи, Джейк, – сказал он и бросил мне мяч. – Почему бы вам с Ренни не покидать еще немного, пока я займусь обедом, а потом бы мы чего-нибудь выпили. Зачем дожидаться половины седьмого, раз уж ты все равно здесь.

Я уже сказал чуть раньше, что был в тот вечер покладист и тих. По собственной воле я бы никак не стал участвовать в игре, но и вставать на уши, чтобы только отказаться, я бы тоже не стал. Джо ушел в дом, сопровождаемый по пятам эскортом из мал мала меньше, и следующие двадцать минут мы с Ренни пуляли друг в дружку мячиком. К счастью – потому что я, как правило, не люблю выглядеть неумехой – я в футболе не новичок; с Джо мне, конечно, не равняться, но бросить так же точно, как Ренни, и чтобы мяч на лету не вихлялся – это было вполне по моим силам. Ей, судя по всему, особо нечего было мне сказать, мне тоже, так что за эти двадцать минут на лужайке были слышны: легкий шорох, когда рука толкает мяч, во время перебежек тихое шуршание пружинящей под ступнями травы, мягкие шлепки приемов и тяжкое наше дыхание. Ничего приятного в этом не было, неприятного тоже.

Наконец с крылечка нас окликнул Джо, и мы пошли обедать. Морганы снимали половину первого этажа. В квартире было очень чисто; мебель исключительно модерновая, в жестком функциональном стиле, и ее было очень немного. А поскольку комнаты были относительно велики, выглядели они едва ли не голыми. Ни ковров на деревянных полах, ни занавесок, ни штор на вымытых до блеска окнах и ни единой мебелюшки сверх необходимого минимума; кушетка, два шезлонга, две лампы, книжный шкаф и письменный стол в гостиной; маленький обеденный стол и четыре складных стула на кухне; двухъярусная кровать, два бюро и рабочий стол со скамейками в единственной спальне, отведенной под детскую. И стены, и потолки были белые, а потому от лившегося сквозь поднятые жалюзи солнечного света гостиная буквально сияла. Мне пришлось прищуриться: в этой комнате, на мой вкус, было слишком много света.

Мы выпили по стакану пива; дети тем временем ушли в ванную, сами там разделись и сами же, безо всякой посторонней помощи, искупались в ванне, которую Джо уже успел для них наполнить. Я выразил удивление – такая самостоятельность в три и в четыре года. Ренни пожала плечами.

– В том, что касается чисто физических навыков, мы их поблажками не балуем, – признался Джо. – Какого черта, в Новой Гвинее дети учатся плавать раньше, чем ходить, а в возрасте Джои уже гребут по морю на бамбуковых бревнах. Мы решили, что чем меньше они будут от нас зависеть, тем лучше мы с ними поладим.

– Не думайте, что мы их слишком уж заездили, – сказала Ренни. – Нам в общем-то все равно. Оно как-то само собой выходит.

Эту ее последнюю реплику Джо выслушал с особым интересом.

– Почему ты сказала, что тебе все равно? – спросил он.

Ренни слегка всполошилась, подобного вопроса она явно не ожидала.

– В смысле… я имею в виду в конечном счете. В конечном счете, так или эдак, не все ли равно, разве нет? Но вот именно здесь и сейчас это действительно важно, потому что, если они не научатся быть самостоятельными, нам пройти через весь этот бардак, через который проходит большинство семей, и мальчики будут зависеть от такого количества всяких костылей и подпорок, что даже и подумать страшно.

– В конечном счете вообще ничего слишком важного не существует, – провозгласил Джо. – Но вот то, что важно в данный момент, важно на все сто.

– Я именно это и имела в виду, Джо.

– Что я пытаюсь сказать: мы не должны считать ту или иную ценность менее реальной оттого, что она не является ценностью абсолютной, поскольку никаких других нам попросту не дано. Вот что твоя фраза про в общем-то все равно в действительности означала.

Так, теперь пас Ренни – я наблюдал за ними поверх стакана с пивом, как если бы то было на лужайке перед домом, – но матч был прерван: звякнул таймер в кухонной плите. Ренни пошла накрывать на стол, а Джо вытер мальчиков полотенцем и помог им надеть пижамы: застегивание кнопок на спине, судя по всему, не входило в список обязательных физических навыков.

– А почему бы вам не приучить их застегивать друг другу кнопки? – вежливо поинтересовался я. Ренни бросила на меня из кухни несколько растерянный взгляд