– Говорят, обломки разбросаны до самых пригородов, – сказал разговорчивый молодой человек. – Интересно, что могло вызвать такой взрыв. Мимо меня пролетел кусок здания. Ударил в нашу переднюю дверь. Можете сами посмотреть. Вставая, я увидел, что ты лежишь на улице. Либо тебя ударил маленький кусок, либо ты, падая, сам ударился головой о мостовую.

– Я не видел, как его ударило, – сказал старик.

– Это ничего не значит. Обломки летели быстро. – Клерк взглянул на Флинкса. – Ты, наверно, ничего и не почувствовал.

– Нет, – признался Флинкс, по-прежнему ошеломленный. – Не почувствовал. Но сейчас все в порядке.

– Ты уверен? – Молодой человек осмотрел его. – Странно. Должно быть, тебя не ударило, а пролетело мимо. Не вижу никаких синяков или порезов. Хотя твоя змея, кажется, немного получила.

– Бывает, – сказал старик. – Еще сантиметр, и у тебя в голове кусок металла. – Он захихикал.

Флинкс умудрился слабо улыбнуться.

– Я себя нормально чувствую. – Он слегка покачнулся и встал устойчиво.

Клерк все еще разглядывал свернувшегося минидрага.

– Интересное животное.

– Все так думают. Спасибо за заботу вам обоим. – Он прошел вперед и присоединился к кольцу зрителей вокруг горящего здания. Медленно, неохотно мозг заполнял провалы в памяти. Третий этаж, он был там вверху, и улучшители… Да, улучшители – так их звали – готовы были провести над ним какие-то тесты. Потом ворвались миротворцы, и Пип высвободился, и один из миротворцев готов был выстрелить в него, и главный улучшитель – Флинкс не мог вспомнить его имя, помнил только глаза – запаниковал и бросился к миротворцу, и Флинкс вспомнил, как он отчаянно крикнул женщине, чтобы она не стреляла, не вредила Пипу, не… не…

И пришел в себя, промокший и ошеломленный, на улице, и старик склонился над ним, и Пип лизал его губы.

Он потрогал рукой затылок – оттуда удары барабана из его видения. Никакой шишки, ни крови, но все равно такое ощущение, будто что-то здорово ударило по голове, как и предположил этот молодой чиновник. Но боль сосредоточилась внутри головы.

Из горящего здания начали выходить люди: медики в белых плащах. Они кого-то вели. Одежда женщины порвана, в разрывах кровь. Она шла сама, но двое медиков ее поддерживали.

И вдруг Флинкс почувствовал ее – всего на мгновение. Никакой эмоции, никакого чувства. Потом он увидел ее глаза. Пустой взгляд, без всякой мысли. Вероятно, взрыв оглушил ее, подумал он. Это та самая женщина миротворец, которая чуть не выстрелила в Пипа.

В больнице эта пустота пройдет, подумал он. Однако впечатление такое, словно у нее промыли мозги, и не избирательно, а полностью. Она похожа на ходячую человеческую оболочку. Флинкс отвернулся, смущенный сам не зная почему. Ее усадили в больничный скиммер. Машина поднялась над толпой и направилась под свист сирены в нижний город.

Флинкс по-прежнему пытался реконструировать последние секунды на складе. Что случилось? Несчастная женщина собиралась убить Пипа. Флинкс устремился к ней, яростно протестуя, ее товарищ начал нацеливать на него оружие. Само оружие бесшумно. Может, женщина выстрелила? Или мужчина?

Эти инструменты, что стояли вдоль стены, требовали массу энергии. Если миротворец промахнулся – может, он сознательно давал предупредительный выстрел, – удар мог прийтись во что-нибудь такое же чувствительное, но более взрывчатое, чем плоть человека. Как правило, на складах такая энергия не нужна. Возможно, в комнате были тщательно настроенные топливные ячейки. И выстрел попал в них.

А может, один из улучшителей – например, тот, что скрылся от клетки с Пипом, – привел в действие самоубийственное взрывное устройство, чтобы избавить своих товарищей от позора и официального суда? Обдумывая обе эти возможности, Флинкс почувствовал себя лучше. Они объясняли случившееся – очень правдоподобно.

Одно оставалось необъясненным – как он оказался в двух кварталах, невредимый. только с головной болью.

Что ж, он двигался в сторону двери, а взрывы способны на самое неожиданное. На улицах масса ям, полных дождевой водой. А он промок. Может, взрыв бросил его в такую яму, вода смягчила удар, а потом он скользнул, как камень по поверхности пруда? Очевидно, так и случилось. Другого возможного объяснения нет.

Голова болит.

Наконец появились местные жандармы. При их появлении Флинкс инстинктивно отвернулся, углубился в толпу, скрыв Пипа под плащом. Он был рад, что ему не пришлось пустить в ход нож, счастлив, что остался жив. Может быть, теперь наконец эти силы оставят его, матушку Мастиф и Пипа в покое.

Он снова подумал о последнем мгновении на складе. Гнев и отчаяние поднимались в нем, пока он больше не мог этого выдерживать и слепо устремился на женщину, готовую убить Пипа. Он надеялся, что больше никогда в жизни не испытает такой гнев.

Толпа не обратила никакого внимания на уходящего юношу; он скрылся в тени в узком переулке, который вел назад, к центру города. Ничего необычного в мальчике не было, и ни один жандарм не стал его останавливать и расспрашивать. Старик и чиновник, нашедшие его лежащим на улице, уже, вероятно, забыли об этом, поглощенные необычным зрелищем большого пожара в постоянно промокшем Дралларе.

Флинкс прошел в более оживленные районы города, приблизился к спорам, крикам, запахам и зрелищам рынка, к теплому знакомому маленькому магазину матушки Мастиф. Ему было жаль. Жаль всех тех неприятностей, которые он причинил. Жаль забавных старых улучшителей, которых больше нет. Жаль слишком ревностных миротворцев.

Матушка Мастиф не стала бы жалеть, он знал. Она может быть такой же мстительной, как Эй-Энн, особенно если угрожают кому-то близкому.

Но сам он сожалел о смерти такого количества людей. И все из-за чего? Из-за странной бесполезной способности ощущать эмоции, которой он обладает. Но это их вина. Все, что произошло, их вина, улучшителей и миротворцев в равной степени. Он пытался их предупредить. Никогда не становитесь между мальчиком и его змеей.

Мокрая дорога домой истощила его последние силы. Никогда раньше город не казался ему таким громадным, его улицы и переулки такими извилистыми и кривыми. Он страшно устал.

Матушка Мастиф была в магазине, ожидая его так же беспокойно, как ждет обычно покупателей. Своей худой, старческой, но сильной рукой она поддержала его и помогла сделать последние мучительные шаги в дом.

– Я очень беспокоилась о тебе, мальчик! Ты причиняешь старой женщине большую тревогу. – Она щупала его щеки, лоб, глаза в поисках серьезного ущерба. – Ты весь порезан, в крови. Что с тобой было, Флинкс? Тебе надо научиться держаться в стороне от неприятностей.

Он сумел улыбнуться, радуясь дому.

– Они как будто сами меня ищут, мама.

– Гм! Объяснения. У мальчишки голова полна объяснениями. Что случилось?

Он пытался собраться с мыслями, вынимая Пипа из-под плаща. Матушка Мастиф попятилась. Минидраг повис, как обрывок веревки. Лежал, свернувшись, на коленях хозяина, и если не спал, то очень правдиво изображал сон.

– Кто-то похитил Пипа. Эти люди называют себя улучшителями. Но на самом деле им нужен был я. Они… – Он с напряженным лицом пытался вспомнить. – Один из них сказал, что меня нужно исправить. Что исправить? Что им нужно было от меня?

Она долго молчала, глядя на мальчика. Похоже, он говорит правду. Узнал не больше, чем рассказал ей. Не обращая внимания на близость страшной змеи, она села и обняла его за плечи.

– Послушай меня, мальчик. Слушай внимательно, потому что для тебя это важно. Мне не нужно говорить тебе, что ты особый. Ты всегда был особенным. Тебе придется это скрывать, и нам вообще нужно скрыться. Драллар – большой город. Можем переместить магазин, если понадобится. Но тебе нужно научиться жить тихо, держать свои отличия при себе, иначе мы снова привлечем к себе это ненужное и опасное внимание.

– Но это глупо, мама. Только потому, что я иногда ощущаю чувства других людей?

– Да. А может, и еще что-то.