Подписи к серии гравюр “Семь смертных грехов”

Гордыня

Я – тот, кто в ослепленье злобном

Вознесся над себе подобным,

Забыв, что создал нашу плоть

И дал нам жизнь один Господь,

И что, господствуя над ближним,

Я есмь лишь прах перед Всевышним, –

Но на свою, увы, беду

Пойму я это лишь в аду.

Лень

Я презирал любое дело,

Расслабил и разнежил тело,

Я образ Господа-Творца

В себе унизил до конца

И, пребывая вечно праздным,

Доступен был любым соблазнам,

Был лишним грузом на Земле,

А буду – варевом в котле.

Чревоугодие

Я был рабом своей утробы

И ничего помимо злобы

К голодным ближним не питал,

А лишь свое нутро питал.

Я от всего наследства предков

Оставил только горсть объедков,

И сало из моих телес

Теперь вытапливает бес.

Гнев

Пытаясь приравняться Богу

И ближних осуждая строго,

Я беспощадно их карал

И тем завет любви попрал.

Я, не вникая в оправданья,

Всем ближним нес одни страданья,

Зато и Бог не внемлет мне,

Когда теперь воплю в огне.

Скупость

Когда просил собрат мой бедный,

Жалел я даже крейцер медный;

Он умер – я его вдову

Ограбил, чтоб содрать лихву;

Я разорил его детишек

Для пополнения кубышек,

Но деньги не спасут меня

Из пасти адского огня.

Зависть

Я истекал зловредным ядом,

Коль чье-то счастье видел рядом;

Коварен, словно крокодил,

Я ближним исподволь вредил,

Искусен в сплетне и подлоге,

Рыл ямы на чужой дороге,

Но этих ям страшней стократ

Разверстый предо мною ад.

Сладострастие

До дряхлой старости в охотку

Я тешил плотскую чесотку,

Скучал я около жены,

Лишь девки были мне нужны.

Долбил я девок, словно дятел,

И всё добро на них растратил,

А днесь мой многогрешный уд

В аду на противень кладут.

Заключение

По одному грехи не ходят,

А тьму других с собой приводят,

Кто впал в один какой-то грех,

Тот не избегнет прочих всех.

Запятнан всей земною скверной,

Он рухнет в адский пламень серный,

На скорбь и муки обречен

До окончания времен.

Мари в рождественскую ночь

Недаром спит счастливым сном:

Мешок подарков ей принес

И положил под елку гном.

Затем к кроватке подошел

И, хоть мешала борода,

Мари он в лоб поцеловал

И канул в темень без следа.

Во сне, а может, наяву,

Но видит явственно Мари:

Выходит войско из мешка –

Стрелки, гусары, пушкари.

Рать конвоирует обоз –

Подарки госпоже своей,

Где много кукол – важных дам,

Смешных зверюшек и сластей.

Вождя всей рати как щипцы

Веселый столяр собирал:

Орехи должен был колоть

Зубами бравый генерал.

Нарисовал на нем маляр

Глаза, и зубы, и мундир –

Чтоб грызть орехи для Мари,

Был создан бравый командир.

И вот он скачет на коне,

Не деревянный, а живой,

Чтоб выстроить перед Мари

Весь свой отряд сторожевой.

Он, может, чересчур зубаст,

Но всё же чудо как хорош,

Он шпагой салютует так,

Что просто глаз не оторвешь.

“Щелкунчик” – так его Мари

Решила сразу же назвать.

Перед кроваткою Мари

Торжественно застыла рать.

Все на щелкунчика глядят:

Едва он шпагою взмахнул –

Оркестр гремит веселый марш,

Войска берут на караул.

Но марш вдруг переходит в вальс –

К веселью праздничному зов;

Рассыпались ряды солдат

И дамы спрыгнули с возов.

И вот уже танцуют все,

И на балу среди гостей

Щелкунчик, подойдя к Мари,

Протягивает руку ей.

И в танце кружится Мари,

И этот танец – как полет;

Он – как волшебная река,

Где пара юная плывет.

Так ловок кавалер Мари,

И все вокруг глядят на них,

И сердце говорит Мари,

Что рядом с ней – ее жених.

Вдруг жуткий скрежет прозвучал

За шкафом, в сумрачном углу.

Все прекратили танцевать

И вглядываются во мглу.

И вот в зловещей тишине

Выходит медленно на свет

Диковинное существо,

Которого ужасней нет.

Как будто мышь – но и не мышь,

Размером с доброго кота;

В ее повозку впряжены

Четыре вороных крота;

Три головы ее растут

Из трех мохнатых серых шей

И визг противный издают,

Невыносимый для ушей:

“Подарки все подать сюда,

А сами убирайтесь прочь!

Лишь я, Мышильда, здесь царю,

Как только наступает ночь”.

Короны съехали с голов –

Так злая мышь разъярена,

И с желтых сдвоенных резцов

Бежит зловонная слюна.

Всех обуял внезапный страх,

Когда из щелочки любой

Полезли тысячи мышей,

И лишь Щелкунчик принял бой.

Почти с утюг величиной

Мышилища-богатыри

Свирепо ринулись вперед,

Чтоб в подпол утащить Мари.

Щелкунчик шпагу обнажил

И хладнокровно – раз-два-три –

Двух-трех нахалов уложил

И отстоял свою Мари.

Но всё плотней ряды мышей,

Подходят новые бойцы,

В Щелкунчика со всех сторон

Уже впиваются резцы.

Вот из слабеющей руки

Коварно выбили клинок;

Щелкунчик в скопище врагов

Изнемогает, одинок;

Упал – и все вокруг Мари

Тотчас пустились наутек.

Но подбоченилась Мари,

Отважно встав лицом к врагу.

“Пускай все трусят, пусть бегут –

Я никуда не побегу.

Я не боюсь тебя ничуть,

Мышильда глупая, – смотри!” –

И показала язычок

Треглавой гадине Мари.

Та вся от злобы затряслась,

Полезла пена из пастей.

Три головы наперебой

Кричат на рядовых мышей:

“Казнить девчонку, дурачье,

За оскорбление властей!”

Однако тем не удалось

Злодейский выполнить приказ:

Сперва Щелкунчик спас Мари,

А гнев Мари всех прочих спас.

Увидев, что тверда Мари,

И устыдившись перед ней,

Спешит гусарский эскадрон

Обратно развернуть коней.

Пусть надвигается орда

Мышей, мышилищ и мышат,

Но страх забыли пушкари

И вновь к орудиям спешат.

За ними батальон стрелков

Остановился на бегу

И сделал поворот кругом,

И смело встал лицом к врагу.

И сеча началась во сне –

Страшнее настоящих сеч!

Гремели пушки, и мышей

Валила пшенная картечь.

Горохом вышибали дух

Из серых хищников стрелки,

Гусары мчались, и врагов

Полосовали их клинки.

Рассыпались ряды мышат,

Да и мышей не удержать,

Мышилища-богатыри –

И те ударились бежать.

Мышильду верные кроты,

Пустившись вскачь, едва спасли:

В нору вломившись впопыхах,

Ей голову одну снесли.

Мари проснулась поутру

И видит, что по всем углам

Подарки кто-то разбросал,

Как будто это просто хлам.

Пустой прогрызенный мешок,

Куда ни глянь – объедки сплошь…

Бандитов, видно, лишь рассвет

Заставил прекратить грабеж.

Лежит Щелкунчик на ковре,

Героя к жизни не вернуть:

Ему мышиные резцы

Безжалостно прогрызли грудь.

И как Мари не зарыдать,

Взглянув на столь ужасный вид:

Ее галантный кавалер

Мышами подлыми убит!

Бывает жизненный закон

Понятен и для малышей:

В счастливом доме есть всегда

Под полом выводок мышей.

И потому так непрочны

Любовь, и счастье, и уют –

Ведь мрачным серым существам

Они покоя не дают.

И все же не грусти, Мари,

И понапрасну слез не лей –

Кусочек дерева возьми,

Бумагу, ножницы и клей.

Ты другу вылечить должна

Его израненную грудь,

А после – спрячь его в шкафу,

На много лет его забудь.

Но знай, что через много лет

Свою Мари отыщет он.

Мы можем многое забыть –

Не забывается лишь сон.

Героя своего в толпе

В ином обличье увидав,

Ты вздрогнешь и поймешь, Мари,

Что старый сказочник был прав.

К тебе героя давних снов

Вела волшебная стезя.

Он не красавец, может быть,

Но не любить его нельзя.

Каким бы он теперь ни стал –

Его ты вспомнишь без труда,

А он еще с тех давних пор

Тебя запомнил навсегда.