Реки, озера, протоки,

Села в овчине лесной.

Свет, что растет на востоке,

Белой взмахнул пеленой.

Кроткие села туманны,

Но зазвенят якоря –

Вновь на волну Иордана

Лодки сзывает заря.

Над пеленой многорукой

Солнца возносится шлем.

Где-то за дальней излукой

Дремлет и твой Вифлеем.

Много пришествий явила,

Но описать не берусь

То, для которого силу,

Ведаю, копишь ты, Русь.

А на дремучей протоке

Молится утренний дым

О златокудром пророке,

Бредившем духом твоим.

Рытые бархаты мхов,

Папоротников узоры.

Слушают ход облаков

Медноколонные боры.

Неиссякаемый ход

В вольных высотах незримых!

Хвои меха колыхнет

Ветер, пасущий гонимых.

Вслед за волной ветровой –

Солнце с коротким приветом.

Медь обернется живой,

Мягким затеплившись светом.

Но обратятся столпы

Вновь к отрешенности чинной.

Я водопойной тропы

Не покидаю лосиной.

Боязно путь потерять –

Бор безучастен к невзгоде,

Сказки не в силах прервать –

Сказки ветров о свободе.

Слышимей облачный ход,

Синь раздвигает преграды:

Отблеск речной промелькнет,

Реже стволов колоннады.

Сладко замедлить шаги,

Слушать в гудящем портале

Скрежеты лезвий куги,

Перекрестившихся в шквале,

В синие шири глядеть,

Видя, как снова и снова

Ветра слепящая сеть

Полнится дрожью улова,

Как на смоленый канат

Сиверко отзвуки нижет

И светлорунных ягнят –

Ивы прибрежные лижет.

Не от умственного бдения,

Не от строгих образов

Нам вкусить освобождения,

Услыхать певучий зов.

Истомит тоска неясная,

Неусыпная тоска,

Отомкну же лодку праздную

От причального замка.

И пойму: года не отняли

Духа главную казну,

Только лодку мимо отмели

Я на стрежень поверну.

Ширь откроется огромная,

Станут слева проплывать

Ивы и луга поёмные,

Справа – боровая рать.

Всюду тешится погонями

Серебрящий травы норд.

Волны звонкими ладонями

Плещут в выпяченный борт.

С прежней радостью безмерною,

Расширяясь, дух поет,

И рука, как прежде верная,

По стремнине правит лёт.

Водь от ветра фиолетова,

В пойме ветер бирюзов,

И летит с раздолья этого

К небесам певучий зов.

Пыльный ветер насквозь продувает кварталы

И тускнеет трава, не успев прорасти.

Подрастают дома, как прибрежные скалы,

Чтобы мусор отлива могли мы сгрести.

Словно грязная пена немого прибоя,

Снег в ничто уползает тайком, по ночам;

В эти дни мы не знаем, что делать с собою,

И предаться унынью приходится нам.

Коль гудят чердаки, провода и антенны

И древесные голые ветки шумят;

Если кровельный скат громыхает смятенно,

Словно чьей-то неровною поступью смят;

Если ветер, взывающий к единоверцу,

Сделать флейту готов из любого куста –

Откликается кровь, откликается сердце,

Но не наши движенья, не наши уста.

Если всё превращает в полотнища ветер

И в биенье полотнищ нам слышится зов –

Сердце, камень бессонный, уныньем ответит,

Ибо скальные корни сильней парусов.

Сердце вплавлено в своды житейской пещеры,

Где проносятся ветры, трубя о своем,

И от слез, порожденных незнанием веры,

Сталактиты стихов прорастают на нем.

Вера ветра для сердца неисповедима,

И, не в силах постигнуть призыв путевой,

Откликается ветру, летящему мимо,

Заунывным гудением камень живой.

Как свинья, содрогается грязь,

Вся в прорезанных ветром озерах,

И густая листва, серебрясь,

С шумом валится – ворох на ворох.

Разгребание лиственных куч –

Это ветра нелепая шалость,

И безвкусное варево туч

Безнадежно с пространством смешалось.

Словно боги, над битвой дерев

Слепоокие высятся зданья,

И безудержный слышится гнев

В шумном ропоте похолоданья.

Опьяненное медом жары,

Всё вчера было сонно и стройно,

А сегодня вскипели дворы,

Всё расшатано, всё беспокойно.

Важно дать себе ясный отчет,

Что отзывчивость – глупое свойство

И что лишь в никуда увлечет,

Подступая извне, беспокойство.