* * *
У меня нет ни глаз, ни ушей,
Но чувствилищем, скрытым в хребте,
Слышу сердцебиенье мышей,
Слышу вздохи клопов в темноте.
Слепота меня обволокла,
Слепоты произнес я обет,
Только нежные волны тепла
Проникают в мой чуткий хребет.
Не пробьет моей плоти сырой,
Облепляющей, словно квашня,
Звуков, запахов, образов рой,
Понуждавший к движенью меня.
Я обмяк и растекся блином
И недвижно лежу на полу,
И в забвении темном своем
Я единственно чуток к теплу.
Я тепло чрезвычайно люблю:
Что бы теплое мимо ни шло,
Я сейчас же его облеплю
И собой укрываю тепло.
И опять растекусь в забытьи,
И вся жизнь моя – теплая мгла…
А когда-то в ином бытии
Не хватало мне остро тепла.
Был я зреньем когда-то влеком
К равнодушным чертам дорогим,
Но пленительный голос скребком
Проходился по нервам нагим.
Он буравил мозги, как сверло,
Стужей схватывал каждый сустав…
Вновь обрел я покой и тепло,
Лишь немым и бесчувственным став.
Я от образов резких земных
Отдохнуть наконец-то могу,
И не надо созвучья для них
Подбирать в утомленном мозгу.
И не надо от слов обмирать,
Норовящих тебя уколоть,
Если все свои чувства вобрать
В безмятежно живущую плоть.
Словно время, я длюсь в тишине
Без желаний, утрат и торжеств,
И текут равномерно во мне
Расщепленье и синтез веществ.
Я лежу и дышу тяжело,
Но флюиды тепла уловлю –
И предмет, испустивший тепло,
Ложноножками вмиг облеплю.
* * *
Здравствуй, Михал Пантелеич,
Здравствуй, мой друг дорогой.
Вот я к тебе и приехал –
Нищий, несчастный, нагой.
Много из бочек познанья
Смог ты вина нацедить,
Стало быть, сможешь с народом
Честно меня рассудить.
Я ведь на благо народа
Сызмальства рифмы плету, –
Как же, Михал Пантелеич,
Снова я впал в нищету?
В горле моем от обиды
Горестный бьется комок.
Хоть бы Михал Пантелеич,
Ты мне забыться помог.
Из холодильного шкафа
Тяжкий достань полуштоф,
Но помни: не всякою водкой
Я угощаться готов.
Чтобы назавтра похмелье
Нас не вдавило в кровать,
Ты зарубежную водку
Не торопись открывать.
Можно ли грязной несушке
С мощным тягаться орлом?
Так и тевтонскому шнапсу –
С хлебным российским вином.
Часто за добрую водку
Нам продают самопал,
Так постарайся, чтоб мертвым
Я от него не упал.
Труп стихотворца в квартире
Нынче иметь не с руки…
Если же в водке уверен –
Закуси к ней посеки.
К розовотелому сальцу –
Хлебушка и чесночку,
Сладкого перцу – к ветчинке,
А помидоров – к сырку.
В пышных узорчатых листьях
Зелени выложи пук:
Киндзу, укроп и петрушку,
И сельдерей, и латук.
Смачно, Михал Пантелеич,
Вскоре наш стол заблестит.
А о народе не думай:
Бог его, дурня, простит.
* * *
Судьба моя не печальна,
Смешно говорить об этом,
Пускай я с детства фатально
Был вынужден стать поэтом.
Вы спросите, сострадая:
Как сжиться с жизнью такою,
Довольства собой не зная
И даже просто покоя?
Нет повода к состраданью,
Хоть вчуже оно и дивно:
Ведь эти два состоянья
Мне с детства были противны.
Я отдал им дань, не скрою,
Но так, как праздничным платьям,
Которые по покрою
Нейдут к привычным занятьям.
* * *
Словно теплое масло – полуденный свет
И листва умащенная жирно блестит.
Отчего ты так рано напился, сосед?
Ведь такого супруга тебе не простит.
Если дома тебя не погубит гроза,
То на службе вонзит тебе молнии в тыл.
Встали дыбом седые твои волоса,
Взгляд с испугом в неведомой точке застыл.
Что ж, я знаю, как страшно перечить судьбе
И течению времени противустать.
Ты нетвердо бредешь – но я вижу в тебе
Непростую закалку, бойцовскую стать.
В небе плавятся тучные кроны дерев
И над ними недвижно стоят облака,
Но покой ты отверг, выбрав вопли и гнев,
Оплеухи, щипки и тычки под бока.
Не поддашься ты ходу унылой судьбы,
И мятежный твой дух не приемлет оков.
Карбонарий вина, якобинец гульбы,
Завтра в заговор снова ты втянешь дружков.
О бунтарь, ты за то уж достоин похвал,
Что восстаньем на смерть никого не обрек.
Как скалу, обтекал тебя медленный вал –
Не спеша наплывающий тягостный рок.
И не власти земные ты вызвал на бой –
Эту плесень ты только забвенью обрек,
И тебя затопил, но не сплавил с собой
Не спеша наплывающий тягостный рок.