Катился слух по всей земле,

Вгоняя в дрожь народ крещеный,

Что царь свирепствует в Кремле,

Коварным бесом обольщённый.

Недолго было до беды

От царственного хлебосолья –

Легко в боярские зады

Входили смазанные колья.

Палач полосовал клинком

Под вопли жертвы плоть живую

И скользких внутренностей ком

Вываливал на мостовую.

Как жертвы дергались в крови –

Царь видел, сидя на престоле;

Как содрогания любви

Вкушал он судороги боли.

Дымился человечий жир

На пламенеющих угольях,

А мудрецы наставший мир

Трусливо славили в застольях.

Ни золото, ни киноварь

Не потускнели на иконах,

Покуда окаянный царь

Приумножал число казненных.

Земля от ужаса тряслась,

И в казнях, кажется, хотела

Неограниченная власть

Сама себе найти пределы.

Но оседала казней гарь,

Сменяясь покаянным звоном,

И падал окаянный царь

С рыданьями к святым иконам.

Сияли ризы и венцы,

Слегка потрескивали свечи,

И вновь слагали мудрецы

Благонамеренные речи.

Но все труды пропали зря,

По образам скакали черти,

И бес мучительства царя

Не отпустил до самой смерти.

Четыре века протекло,

И я, без внешнего почета,

Подняв беспечное чело,

Вхожу в кремлевские ворота.

Я прохожу, никем не зван,

А по естественному праву –

Туда, где грозный царь Иван

Творил бессудную расправу.

Царь произвол возвел в закон

И этим стал велик и славен,

Но я не менее, чем он,

В своих стихах самодержавен.

Я совесть положил под спуд

И разнуздал дурные страсти –

Затем что зло есть атрибут

И светской, и духовной власти.

Ведь в ложно понятом добре,

Верней сказать, в словесном блуде,

Успешнее, чем на костре,

Всегда испепелялись люди.

По звучным струнам не бряцал

Я в честь добра и благородства,

Но благосклонно созерцал

Разнообразные уродства.

Со сладким трепетом вникал

Во все возможные пороки,

Хоть на себя и навлекал

В неблагонравии упреки.

Непросто возвеличить стих,

Поработить людей непросто,

Покуда не упала с них

Добра мертвящая короста.

Как много требуется сжечь,

Смести, отдать на поруганье,

Чтоб захватить людскую речь,

Людское смутное сознанье!

И не пугает смертный хлад –

Певцы, по-царски всемогущи,

К царям не упадают в ад,

Но в райские восходят кущи.

Наподобье червей могильных,

В труд ушедших всем существом,

В стороне от дороги сильных,

Неприметные, мы живем.

Но еще незримей, подспудней,

Непрерывней наш темный труд,

И темницу рабочих будней

Навсегда сомненья запрут.

Без труда покоя не зная,

И не найдем и в труде его,

Потому что сомнений стая

Воспрещает нам торжество.

Оттого-то мы сильным чужды,

От рожденья алчущим жить,

Чтоб желанья свои и нужды,

Как закон, толпе изложить.

В слабодушии все упреки

Безответно впитали мы,

Но из наших были пророки,

Освещавшие годы тьмы.

В жизни мы ничего не значим,

Но вы терпите, словно срам,

То, что с горем, сомненьем, плачем

Против воли идете к нам.

Я пес, слоняющийся у рынка,

У автовокзала, у душной пивной.

Брезгливый взгляд иль замах ботинка –

И весь ваш расчет со мной.

Вы правы, большего я не стою,

Но, выместить злобу на мне решив,

Вы знаете – я лишь жалобно взвою,

Ведь взгляд мой так боязлив.

Но долю свою покорно несу я

И, кажется, даже ее люблю,

За то, что свой взгляд, как боль потайную,

Навеки в вас поселю.