Нет, гнаться за ним по болотам Игорь вряд ли бы стал… Другое дело – здесь, на дороге!

Здесь в распоряжении Игоря имелась мощная многотонная машина; он был, можно сказать, неплохо вооружен. И все преимущества оказывались на его стороне.

И глядя в спину убегавшему, Игорь усмехнулся надменно. И плавно нажал на акселератор.

Малыш бежал, хромая и оскальзываясь. В левом его сапоге хлюпала кровавая жижа. И телогрейка на боку и спине тоже вся была пропитана кровью. Он изнемогал. Но остановиться и передохнуть не мог; его преследовал грохочущий самосвал.

Машина двигалась за ним на расстоянии метра – не более. И – не шибко быстро. Она как бы подталкивала Малыша, гнала куда-то.

И он бежал, бежал из последних сил… Но вдруг опомнился. На какое-то мгновение остановился. Подумал: «Куда я бегу, дурак! На кой черт мне эта дорога?» И сиганул в сторону – в болото.

И вот тут он допустил последнюю свою ошибку!

Последнюю – потому, что в этом именно месте сворачивать с дороги было уже нельзя. Тут, неподалеку от каменного карьера, начиналась настоящая гиблая трясина. Ой а со всех сторон окружала болотный остров и подходила вплотную к трассе – и сюда-то как раз и гнал Игорь своего врага.

В том месте, куда спрыгнул Малыш, послышались шипящие, булькающие звуки. Как будто в болоте что-то закипело… Словно бы там готовилось какое-то варево… Затем на краю настила появилась рука.

Рука вцепилась в бревно. Ломая ногти, заскребла древесину. И тотчас же скрюченные эти пальцы накрыло колесо самосвала.

27. Снова – старая шахта. Заячья Губа. Нежданный пришелец. Разгадка тайны. Проглоченная записка.

Поминутно вздрагивая, замирая, прислушиваясь к тишине, Заячья Губа возвращался на шахту.

И вот перед ним возник – в туманной мгле – высокий конус рудного отвала. Тогда он осторожно вылез из кустарника. И побежал, пригибаясь, через шахтный двор.

Двор был пустынен и тих. И все же Николая не покидало неприятное, тревожное чувство, – такое, как будто кто-то украдкой следил за ним, глядел ему в спину… (Это чувство он уже испытал не так давно – ранней весною – на вершине Холма Пляшущего!)

Добежав до шахты, Николай оглянулся, перевел дыхание.

Ничего подозрительного не заметил. И стал спускаться в черное жерло штольни.

Он достал карманный фонарик (здесь, под землей, им можно было пользоваться свободно, не опасаясь сторонних глаз.) И пройдя несколько шагов, свернул в боковой, правый штрек.

И как только он свернул туда, – то сразу же заметил чужие следы. В штреке кто-то уже успел побывать! Однако следы эти, по счастью, далеко не вели; они обрывались у третьей рудничной стойки. Мешки с камнями оставались пока целыми, не потревоженными.

«Возможно, что и впредь никто не рискнет пойти дальше, – подумал Заячья Губа, – но все же рисковать не стоит. Всегда ведь может найтись какой-нибудь тип, особенно настырный и слишком везучий! И потому надо заранее обезопаситься, – принять срочные меры…»

Николай извлек из кармана клубок шпагата. Прикрепил бечевку к большому остроугольному камню – у входа в штрек. Натянул ее над самым полом. Другой ее конец провел в глубину штрека и соединил там с шаткой, гнилой, почти уже падающей крепью. «Теперь, – рассудил он, – если кто-нибудь сунется сюда, то непременно заденет ногой бечевку. Та свалит стойку. И это вызовет обвал… Судя по всему, обвал не должен быть слишком большим. Но панику он все же спровоцирует, – это уж точно. И дорогу к ценностям перекроет надежно!»

Покончив с делами, Николай поднялся к выходу. Но выбираться наружу не стал – остался в укрытии… В этом месте, у самого выхода, штольня расширялась, образуя небольшую пещеру. Николай уселся здесь и закурил с наслаждением.

Он отдыхал, попыхивал дымом и думал о том, как бы побыстрее связаться теперь со своими хозяевами – с «Серыми»…

И вдруг ему припомнилась фраза из недавнего, подслушанного в кустах разговора. «К утру будет блокирован весь оленекский район, – сказал кто-то из милиционеров, – начнут задерживать всех подозрительных…» И Заячья Губа с содроганием понял, что речь тогда шла о таких, как он. В сущности, – о нем самом! Ведь он-то как раз и есть, и всегда был, человеком – в глазах милиции – явно подозрительным.

«Если меня задержат где-нибудь в тайге, может получиться история скверная, – забеспокоился он, – алмазы для „Серых“ пропадут. И они сразу же во всем обвинят меня. А как я смогу оправдаться? Да и смогу ли? Успею ли? А „Серые“ шутить не любят. Их ангелы разыщут меня в любой тюрьме, всюду, – и тогда, пожалуй, уже некогда будет толковать. У „Серых“ все делается быстро… Значит, надо сейчас же, немедленно, приготовить записку с указанием места тайника и объяснением всех деталей!»

Заячья Губа положил зажженный фонарик наземь – лампой к себе. И торопливо стал рыться в карманах, ища хоть какой-нибудь клочок бумаги. Но бумаги не было. Было много всякого другого хлама; патроны, мелкие монеты, обрывок шпагата, огрызок карандаша.

В руки ему попалась полупустая, смятая пачка папирос. И поначалу он не обратил на нее внимания. Но потом опять достал – повертел в пальцах… И обрадовался: чего же я, дурак, ищу? Бумага – вот она!

Он оторвал от пачки узкую полоску. Разравнял ее, разгладил. И, положив на плоский осколок гранита, начал писать.

Заячья Губа писал и, одновременно, думал о том, кому же отдать эту записку? Козлу? Ох, нет, нельзя… Когда-то он вместе с Козлом провел два года в лагере на Печоре. И сумел неплохо изучить его характер… Козел был суетен, жаден, хитер, – это Николай отлично знал. И понимал, что тот, в случае надобности, может пойти на любую подлость. Другое дело – Игорь Беляевский!

В общем-то, Игорь тоже не очень нравился Заячьей Губе. Парень этот разыгрывал из себя аристократа, гордился своей верностью полузабытым, ветхим, никому давно не нужным традициям. И поэтому выглядел нелепым, смешным… Но все же, Николай понимал, что Интеллигент – единственный, на кого сейчас можно положиться. Он человек слова, этот Игорь! Он не подведет, не предаст. И лучшей кандидатуры, конечно же, в данный момент не сыскать.

Кончив писать, Заячья Губа скатал бумажку в тугой шарик – величиною с боб. Подкинул на ладони. И улыбнулся удовлетворенно: получилось хорошо. Такой шарик спрятать не трудно. И уж Интеллигента-то не надо учить, как прятать. Он же старый уркаган. Он знает дело!

Но тут же им опять овладели тревожные мысли. Черт возьми, а как же теперь отыскать Интеллигента? Где он может находиться? На работе? Или же дома, в поселке? Или, может, у этой толстухи, у своей любовницы? Да и отыскатьто еще полдела. Главная проблема: благополучно миновать милицейские посты!

И все-таки он был оптимистом – Николай. Он всегда верил в себя, в свою удачу. И побарывая беспокойство, подумал: «Ничего, как-нибудь вывернусь… Фортуна меня любит. И если мне всегда выпадала счастливая карта, – почему бы ей не выпасть еще раз?»

И так он был увлечен своими мыслями, так высоко в них занесся, что не сразу услышал звук приближающихся шагов.

Шаги приблизились. Заскрипел под подошвами гравий. Заячья Губа встрепенулся, поднял голову. И увидел чей-то черный силуэт.

Силуэт этот четко вырисовывался в овальном отверстии входа; там, снаружи, мгла уже поредела. Начинался медленный мутный рассвет…

Николай потянулся было к поясу – к револьверу. Но странный пришелец сказал сейчас же:

– Тихо, Коля, не шевелись! Я стреляю без промаха. Да ведь ты и сам знаешь.

– Но кто ты такой? – побелевшими губами выговорил Николай. – Погоди, погоди…

Он вытянул шею, всматриваясь. И ахнул изумленно:

– Степан?

– Однако, я, – сказал, усмехаясь, рябой якут.

– Ты что здесь делаешь? Зачем пришел?

– За тобой.

– За мной? Ты разве знал, что я – здесь?

– Ну, да. Я ведь за тобой давно наблюдаю. Все время наблюдаю… Еще с тех самых пор, когда ты – помнишь? – сжег секретный пакет. Ты что ж тогда думал: я поверю?…