Здесь в подземном бункере артиллерийские выстрелы едва слышны, почти тишина. Мы выходим наверх в сопровождении двух братьев — Магомеда и Резвана. Никто, по крайней мере при мне, не давал им приказа сопровождать нас. Это их собственная инициатива. «Идти одним — неосторожно. Мы вас проведем и покажем те места, где не так опасно».

Проспект Ленина превращен в груды развалин. Не осталось ни одного целого дома, видны следы от снарядов и осколков. У каждого перекрестка группки повстанцев прижимаются к стенам и осторожно выглядывают за угол на улицы, простреливаемые русскими снайперами. Останавливаемся и ждем, пока Магомед даст длинную очередь наугад, а затем, пригибаясь как можно ниже. бежим за ним изо всех сил. То же самое на втором, третьем, десятом перекрестке. Наконец выходим к вокзалу и видим развороченный танк. «Мы взяли его 2 часа назад», — хвалится довольный Магомед, залезая на броню и заглядывая в орудийную башню, чтобы посмотреть, не осталось ли чего, что можно было бы взять с собой.

Артиллерия продолжает грохотать на юге, примерно в трех километрах от нас. Поворачиваем на юг и идем по Старопромысловскому шоссе. Перед нами леденящее душу зрелище, 4 дня назад. в новогоднюю ночь. здесь развернулось одно из самых жестоких сражении. Мы словно следуем маршрутом смерти, каждая остановка которого — разбитый танк. Два километра этого дантовского ада мне не забыть никогда. Возле каждого танка и каждого БМП, которые, видимо, составляли колонну, лежит от 5 до 9 трупов российских военных. Они лежат в тех же бессмысленных позах, в каких их застала смерть. Многие трупы обгорели и кажутся меньше, чем на самом, некоторые разорваны на две и более частей. Рядом с танком Т-72, взорвавшимся с такой силой. что башня отлетела на 10 м и врезалась в ограду какой-то фабрики, 6 черных обуглившихся трупов. На черных телах видны красные следы укусов — ночью сюда приходят бродячие псы. Peзван прицеливается и стреляет по собаке, которая, крадучись, пробегала мимо. Но пуля только легко ее задела. «Жаль, промазал. Когда война закончится, придется прикончить всех этих псов: они стали зверьем, попробовав человеческого мяса».

Никто не прикасается к мертвым телам. «Мы предложили русским перемирие, чтобы они убрали их. Но эти безбожники нам не ответили. Своих мы убрали». Но очевидно, не всех. Чуть впереди на асфальте видим разорванный надвое труп женщины. В хлебном автофургоне, в который попал снаряд, — наполовину обгоревшее тело чеченца. На Старопромысловском шоссе я насчитал 48 трупов российских солдат и 2 трупа мирных жителей. И это только на одной из улиц Грозного! И то, что мы увидели, произошло всего лишь за одну ночь! Каков же общий счет войны?

Возвращаемся в президентский дворец на роскошном «Опеле», где кроме нас сидят еще вооруженные чеченцы. Взрывы снарядов приближаются! «Это в 800 метрах отсюда», — авторитетно заявляет Магомед. Звук приближающегося самолета заставляет водителя остановиться. Выскакиваем наружу и бросаемся ничком в грязь. Но в этот раз обошлось, бомбы, видимо, предназначались не нам. Продолжаем путь. Навстречу нам движется отряд ликующих молодых парней. «Мы взяли 60 пленных, сдались три группы русских».

Некоторое время спустя в президентском дворце эта новость подтверждается. Но по сравнению с утром атмосфера в нем изменилась. Российские танки под прикрытием огня артиллерии значительно продвинулись. Наступление возобновилось. Теперь под артиллерийским огнем оказались здания, окружающие площадь президентского дворца, — здания республиканского Совета, правительства и мэрии. Приходится идти в укрытие, надеясь на везение.

Время 15.37. Поверх черных туч пролетает невидимый, но хорошо слышимый истребитель, который выпускает дне ракеты по дворцу Дудаева. Мы находимся на противоположной стороне площади и видим, что ракеты попали в самую середину здания на уровне десятого этажа. Град камней и осколков обрушивается на мостовую, во дворце пожар. «Быстро отсюда!» — кричит Магомед. который, как и мы, напуган. На бегу вспоминаю, что позавчера Ельцин сказал, что город больше не будут бомбить. Никогда бы не мог себе представить, что стану непосредственным очевидцем его очередной лжи. Мы уезжаем из Грозного под вечер на грузовичке с красным крестом ни борту под аккомпанемент разрывов бомб. Кто-то в машине заметил, что мы — иностранцы, и сжалился над нами, взяв с собой. В кузове, трясясь от страха, находился десяток пассажиров — женщины с детьми (раненых нет). Они бегут из города, как и мы. Нам в любом случае оставаться в Грозном не имеет смысла: позвонить в редакцию нельзя — нет ни света, ни телефонной связи. Надо возвращаться в Назрань. Попробую вернуться в Грозный завтра, если дорога будет еще свободна и российское наступление не завершится победой. На сегодняшний день единственными живыми российскими военными, кого я видел, были пленные или дезертиры.

Вечером в Назрани после передачи материала в редакцию по телефону местного депутата смотрю выпуск новостей по телевизору. Диктор, естественно, врет, что Грозный под контролем федеральных сил. В этот же день, когда российские телеканалы хранили молчание о событиях в Чечне, Сергей Ковалев после трехнедельного пребывания в Грозном созывает в Москве пресс-конференцию. «Федеральное правительство вам лжет о том, что там сейчас происходит, — говорит бывший диссидент и уполномоченный по правам человека. — Даже за 70 лет коммунизма не было такого лживого правительства».

Приехать в Грозный на следующий день оказалось сложно. Два часа были потеряны в Назрани в бесплодных переговорах с разными водителями. Только один согласился за 300 долларов довезти нас до середины пути. И вновь на помощь пришли чеченцы, доставив до Грозного бесплатно. Как и днем раньше, на протяжении всего пути нет ни одного российского блокпоста. Но попасть в центр города не удается. К полудню нас высаживают на окраине.

Бледное солнце освещает панораму охваченного пламенем города. Из-за туч с оглушающим ревом появляется самолет. Свист падающих бомб длится считанные секунды. После взрывов на проезжен части проспекта Ленина остаются огромные воронки. Мы находимся в километре от президентского дворца. Осколки сыплются на фасады домов, обнажая встроенные в стены коммуникации, оставляя глубокие следы в штукатурке. Все рушится, крошится, в окнах уже давно нет ни одного целого стекла. От взрывной волны начинают раскачиваться изувеченные деревья, падают троллейбусные провода. В этом районе нет ни боевиков, ни административных учреждений. Случайная ошибка исключена, так что это террор против населения, простая неприкрытая месть. Рядом с нами тихо плачет какая-то старуха, но нет места тишине на пустынных улицах Грозного. Непрекращающийся рев артиллерийской канонады сопровождается ураганом огня и стали. Город долбят из крупнокалиберных орудий. Их ритм — выстрел в минуту. Нам говорят, что стреляют с 11 утра. Обстрел будет продолжаться без перерыва до четырех часов пополудни: 5 часов подряд. Бьют с южных окраин по центру города наугад. Прикидываю примерное расстояние, подсчитывая секунды между выстрелом и разрывом снаряда: должно быть 2–3 км. Очевидно, что вчерашнее наступление не дало результата. Федеральные войска остаются за чертой города.