— Посадник помер вчера от язвы, — доложил воевода. — От всего городского совета остались эти вот двое.

Он кивнул на спутников.

— Остальные утекли. Народ в недовольстве. Сегодня в полдень вече собирается. Чего-то решать будут.

Василий выслушал военачальника внимательно, не перебивая. Потом, дожевав очередной кусок, и перед тем как взяться за следующий вдруг спросил:

— Почто ты, воевода, стены внешние бросил? Народ без защиты оставил?

— Наше дело, владыка, Кром охранять, — возразил Кочан, — а Посад и Застенье — это ополченцев работа. Нельзя мне людей разбивать. Мало нас на четыре-то города.

— Ты — воевода, — сказал Калика. — Тебе за всё, стало быть, и ответ держать. Пошли-ка пока людей хотя бы на ворота. Пусть ополчению помогут.

Он помолчал, разглядывая бояр.

— А вам, господа хорошие, один совет — в монастырь идти, грехи замаливать.

— Мы можем бояр собрать, кто мечом ещё махать не разучился, — поспешно предложил один из вельмож, не пытаясь оправдываться. Второй согласно кивнул.

— Добро, — согласился Василий. — Этим и займитесь. А на вече вам делать нечего. Не дай бог, порвут вас мужики сгоряча. У нас, так точно порвали бы.

Вельможи, откланявшись, удалились. Воевода, наскоро переговорив с Мартыном об обстановке в посаде и слободках, ушёл вслед за ними.

В разгар трапезы появилось несколько священников во главе с владычным наместником. Наместника архиепископ обругал и направил всю братию на посад — отпевать покойников.

Под конец завтрака прибежал запыхавшийся Митька.

— Насилу нашёл. Люди подсказали, где искать. Весь город только о вас и говорит.

— Ты чего от ворот ушел? — удивился Калика. — Монах не нашел тебя что ли? Мне Данила нужен был, а не ты.

— Так там всё путём уже, — ответил Митька. — Пока я утром-то сторожил, Данила своих пошёл поднимать. Я-то сначала испугался, а ну как пропадет он, что ж, одному бедовать? Но нет, вернулся с ополченцами. Человек десять уже у ворот стоит. И ключ разыскали, так я и повозку с лошадью привёл — вон они во дворе.

— Дурак ты, Митька, — с досадой сказал Василий. — Даром, что ушкуйник бывший. Чего ему теперь пропадать, когда он, считай, двое дён один-одинешенек долг свой исполнял? По бывшим своим дружкам людей меряешь.

Митька виновато молчал.

— Ладно, — махнул рукой Калика. — Иди уж, отсыпайся. Хозяин комнату покажет тебе.

Лёгок на помине, явился Данила. Василий, расспросив как у того дела, да какие в городе новости, предложил вместе сходить на вече.

— Порядок надо бы навести, — объяснил владыка. — А я всё ж чужой городу этому. Так что ты поддержи.

Тем временем Сокол и Борис оделись попроще и ушли осматривать город. В «Выбутской Деве» их уже знали, да и народ там обитал всё больше богатый да знатный. Соколу же непременно хотелось послушать людей обычных, да так, чтобы над душой не стоял новгородский владыка.

— Хочешь понять народ, почувствовать город — пройдись по его трактирам, постоялым дворам, харчевням, — наставлял по пути Сокол. — Посиди, послушай, что говорят люди, чем живут. Ешь, что едят они, пей, что они пьют. И не выделяйся, будь как все. Тогда может что-нибудь и поймешь. Тебе, будущему князю, это было бы не без пользы. Поменьше слушай всяких бояр и дворню, побольше — простой народ. Да не показывай, что ты князь, а то могут и промолчать. Люди у нас всё больше скромные — то, что за пивом товарищу поведают, князю могут и не сказать.

— Ну, так отец мой посылает же слухов по корчмам да дворам постоялым.

— Я ж тебе не про доносы толкую. А про понимание людей. Мыслей их, душ. Чего в тех доносах пользы? Погрозит мужичок спьяну, а ты его на кол. А отчего он грозился, какой у него на тебя зуб, так и не поймёшь. А это понимать надо, иначе плохой из тебя князь. А кто всерьез замышлять против власти станет, он по корчмам разговоры вести не пойдёт. И за пивом слова худого про тебя не скажет, напротив, всячески хвалить будет, чтоб подозрения на него не пало.

В Застенье нашли небольшую харчевню. Называлась она «Олень», и кормили там сносно и недорого. Вина, правда, не водилось, но квас, мёд и пиво подавали не хуже, чем у других. Народ здесь собрался самый разнообразный — зажиточные крестьяне, ремесленники, мелкие купцы и простые дружинники. Сокол с Борисом, взяв на двоих кувшин мёду, присели за длинный общий стол и действительно затерялись среди людей. Чародей даже говор изменил, подстраиваясь под язык простонародья. Борис всё больше молчал и слушал.

Собственно ничего такого уж необычного он не услышал. Купцы жаловались на закрывшийся Торг и понесённые теперь убытки; кто-то вспоминал о прошлогодней поездке в Угорщину, но большинство, разумеется, говорило о бесах и о приезде новгородского владыки. Упомянули, между прочим, и загадочного колдуна, что прибыл вместе с архиепископом.

— Он, видишь ли, Древо Жизни ищет, колдун этот, — утверждал какой-то горожанин. — Сам-то он из страны аравийской родом. При царском дворе там служит, погоду предсказывает, судьбу прорицает. Прознал, значит, что есть в наших краях искомое Древо и приехал. А с ним семь нукеров-богатуров, царём даденных. Охраняют его в дороге, и что б от царя не сбежал, приглядывают. Очень уж ценит его царь заморский.

— Не то говоришь ты, — вмешался купец, что сетовал на закрытие торга. — Не Жизни Древо он ищет, а Древо Смерти. А как найдёт, так и срубит. Тут и конец наступит всему сущему. Думаешь, с чего такая бодяга на Пскове поднялась? Бесы, туман… чуют, гады, что царство их близится…

— Вы оба не правы, — заявил третий собеседник. — Вовсе не Древо он искал, а Деву. Деву Смерти. А нашёл он её вчера, возле Торга. И с владыкой из-за неё же поспорил. Не поделили они Деву прелестную меж собой. Там многие наши были — спросите кого хотите — подтвердят. А что он с той Девой сделает, про то разговор особый…

При этих словах к новому рассказчику обратили слух ещё больше посетителей «Оленя».

— Я понял, зачем ты всё это затеял, — рассмеялся Борис, когда они покинули харчевню. — Тебе просто доставляет удовольствие слушать небылицы, что рассказывают про тебя. Я угадал?

— Не без этого, — хитро улыбнулся Сокол. — Не без этого. Но ты всё же помни, что я тебе говорил. Не пренебрегай, слушай людей простых.

Пока Сокол с Борисом изучали город необычным чародейским способом, Калика с остальными отправился на вече.

Народ собрался на площади, возле Троицкого храма. Сход этот, за последние семь дней, был далеко не первым. И хотя людям уже изрядно наскучила пустая говорильня, прослышав про прибытие новгородского владыки, многие вновь потянулись к Троице. Собрались мужики почитай со всех городов, да и слободских пришло немало, и даже запсковские появились. Бабы тоже решили послушать — дело ранее невиданное. Баб, однако, никто не гнал, не до них было. Много пришло в этот раз и мудрых старцев. Для них полукругом поставили деревянные лавки.

Когда подошёл Калика, собрание уже кипело.

Псковское правительство, именуемое Тайной Господой, что собиралось обычно в притворе храма, как здесь говорили, «на сенях», теперь отсутствовало. Потому власть на вече взял простой люд.

Ремесленники и торговцы поочередно забирались на Степень — место для выступающих — и говорили. Застенские крыли господ, посадские застенских, слободские посадских. Ремесленники ругали купцов, крестьяне ремесленников, и те и другие бояр, ну и так далее в том же духе. Так продолжалось довольно долго, пока слово не попросил архиепископ.

Многие псковичи не забывали еще вражды со «старшим братом» и к новгородцам относились насторожено. Однако Калику позвали сами. Потому слово дали без возражений.

Василий долго не говорил. Сказал, что порядка в городе нет; что покойники лежат не прибранные, не отпетые; что ворота посадские остались без охраны; что бояре город бросили; что бесы бродят, что туман ползет; что так дальше продолжаться не может, и порядок нужно восстановить.