Глядя на портрет, Чессер с беспокойством вспомнил ее слова о том, что ни один мужчина не мог доставить ей удовольствие. Откуда такая уверенность, что он будет исключением? Раньше, с другими женщинами, он знал: они способны испытывать наслаждение в его объятиях – это придавало ему уверенности. От него они получали то, чего хотели. Но теперь все было по-другому. Вполне возможно, он не сможет ей этого дать. Она позвала его. В ее голосе слышалась просьба. И снова – мягко, но настойчиво. Он отошел от портрета и поднялся по лестнице. На втором этаже было темно. Он вытянул руки и нащупал стены справа и слева от себя. Решив, что находится в узком коридоре, он пошел вперед и стукнулся об стол. Она снова позвала его. Он шел в другую сторону.

– Где ты? – спросил он.

– Здесь.

– Что со светом?

Она не ответила. Он прошел по холлу в том направлении, откуда доносился ее голос. Его руки нащупали дверной проем. «Я ничего не вижу», – сказал Чессер, слегка смутившись. Он ожидал, что она ответит из этой комнаты, чтобы дать понять, где она находится. Но голос, звавший его по имени, снова раздался сзади, в нем слышалось нетерпение.

Он повернулся, снова пересек холл и уткнулся рукой в противоположную стену. На ощупь отыскал дверь. У него было такое чувство, будто он ослеп.

– Где ты? – снова спросил Чессер.

– Прямо здесь, – ответила она. Хотя бы комнату нашел правильно.

– Включи свет, – сказал он и попытался, правда безуспешно, нащупать выключатель на стене рядом с дверью.

– Я жду тебя, – сказала она.

Это вселило в него решимость сделать еще несколько шагов вперед. Его нога ощутили что-то твердое, должно быть, кровать. Наклонившись, он нащупал шелковую простыню, потом его протянутая рука коснулась ее обнаженного тела. Это было бедро.

Она молчала. Чессер разделся. Он раздумывал: какой ширины кровать. Когда лег, решил, что, полуторная. Он перекатился к ней и попал рукой ей в лицо. Извинился. Теперь ясно: она лежит на спине. Он положил руку ей под голову, чтобы понять, где его губы смогут найти ее рот. Немного промахнулся, но тут же исправил ошибку. Поцелуй. Он не стал поворачивать ее к себе, хотя ее левая грудь оказалась немного прижатой. Правой рукой он гладил кожу на ее плече, там, где оно плавно переходило в шею. Она ответила на его поцелуй с такой властностью, с какой ему еще не доводилось сталкиваться.

– Может, зажжем свет? – спросил Чессер.

– Нет.

– Я хочу видеть, как все происходит.

– Нет. – Коротко и ясно.

– Тут есть окна?

– Я опустила шторы.

– Давай откроем. Луна светит.

– Лучше не надо.

Теперь инициатива была у нее. Она повернулась на бок, лицом к нему, и он сделал то же самое. Они лежали, прижавшись друг к другу. Возбуждение Чессера уже прошло. Он чувствовал себя обманутым. Он привык любить и глазами тоже.

Они снова поцеловались и начали свои исследования. Она занялась его сосками, взяв их в рот и сделав ему больно – без сомнения, намеренно. Но ее пальцы прикасались к нему, как к чему-то неизвестному, опасному или хрупкому.

Чессер гладил ее, медленно проводя рукой по ее коже. Однако ему было мало одних только прикосновений, он хотел видеть се всю. Он попытался представить себе ее, вспоминая, как она выглядела в бикини у бассейна. Хотя бы она сказала что-нибудь, а то ему трудно поверить, что это действительно она. Чессер постоянно напоминал себе: это ее он сейчас чувствует рядом. Ему была ненавистна темнота, которая только усиливала впечатление, что происходящее – просто фантазия. Ему очень хотелось, чтобы все получилось, а темнота мешала ему. У него было желание встать, раздвинуть занавески и впустить в комнату лунный свет, но он помнил, как она возражала против этого.

Чессер сдался и положился на технику. Он напоминал себе, что надо быть особенно нежным, полагая, что она к этому привыкла, старался осторожно действовать языком и губами и волновался, не колются ли его щеки и подбородок.

Он ободрился, когда она простонала так, будто ей приятно. Были и другие признаки. Когда он помедлил, она придвинулась к нему всем телом, чтобы он продолжал. А когда он подумал, что уже хватит, она удержала его, при этом ее пальцы впились ему в волосы так яростно, что боль была невыносима.

В конце концов, она, очевидно, достигла своего кризиса. По гортанным нечеловеческим звукам, по ее возросшему напряжению он понял, что это так.

Потом ее ноги расслабились, разведенные в стороны. Он встал на колени. Она, должно быть, почувствовала его намерение войти в нее, потому что быстро свела ноги и перекатилась на бок. Чессер подполз к ней и лег рядом. Он тронул себя рукой, чтобы определить, насколько сильно он возбужден. Она накрыла его руку своей. Он отдернул руку.

Она встала на колени рядом с ним. Чессер подумал, что она снова требует ласки. Он сосредоточился на ее красоте. А она, опершись на одну ногу, перекинула через него другую, так что он оказался снизу. Она нашла его и управляла его постепенным входом, пока он целиком не оказался в ней, и ее вес не прижал их друг к другу. Одно долгое мгновение она оставалась неподвижной. Он слышал, как она часто дышит, привыкая к ощущению его плоти в себе. Она была необычайно твердой и липко-влажной. Он взял в руки ее груди, нежно провел рукой от основания до соска.

Она начала. Она скакала на нем. До самого конца, которого Чессер почти не почувствовал, он думал о Тумане.

Потом он быстро опустился и лежал в темноте, касаясь ее рукой. Он напоминал себе, что только что имел настоящую леди. Но он знал, что на самом деле это он отдался ей. Она была над ним в буквальном смысле слова. Да, не совсем так, как у Давида Герберта Лоуренса. Чессер взял со стола брюки и вынул из кармана сигареты и зажигалку. Как настоящий рыцарь, он зажег сразу две – для себя и для нее. – Осторожнее, – предупредил он, протягивая ей сигарету.

– Нет, спасибо, – отозвалась она. Ее голос звучал издалека.

Пепельницы не было, и он лежал и курил обе сигареты.

– Мне пора возвращаться, – сказал он.

– Конечно, вам нельзя оставаться здесь, – она произнесла это так, будто он уже ушел.

Он встал с двумя сигаретами в зубах. Невидимый дым резал глаза. Он сгреб в охапку рубашку и брюки и вышел, даже не поцеловав ее на прощание, а просто пожелав ей доброй ночи. Он был уверен: она не расстроится. Ощупью отыскав дорогу на первый этаж, он затушил дымившие сигареты в большой чистой пепельнице. Кошка даже не взглянула на него, только стукнула два раза хвостом по ковру. Чессер торопливо оделся и вышел.

Луна уже садилась. Сколько времени? У него не было часов. Чессер весьма смутно представлял себе, куда надо идти, чтобы прийти к дому. Он шел быстрым шагом; холодная мокрая трава под ногами была ему теперь не так приятна.

По дороге он старался не думать о том, что случилось. Естественно, его мыслями завладела Марен. Спит ли она сейчас? Наверняка спит. А может, и нет. Если нет, все ли у нее в порядке. Конечно. Она не одна. Она в безопасности. В доме есть люди. Там – Мэсси. Она не одна.

Мелькнуло омерзительное подозрение: Мэсси у Марен.

Чессер пустился бегом. Наперегонки с воображением, которое подсказывало ему, что Мэсси все подстроил. Леди Болдинг действовала по его указанию, чтобы освободить Мэсси дорогу в спальню Марен. Старый развратник!

Чессер не прислушивался к голосу разума, который говорил ему, что Мэсси, в его-то годы, вряд ли сможет изнасиловать ловкую, отчаянно сопротивляющуюся Марен. Ему и в голову не приходило, что эти мысли вызваны сознанием своей вины.

Он бежал. Он спешил на помощь, а если помочь уже нельзя, то хотя бы отомстить.

Чессер увидел впереди свет и решил, что это в доме. Ноги болели. Дыхания не хватало. Когда он был уже совсем рядом, раздался оглушительный лай – это был собачий питомник. Он остановился, чтобы отдышаться, и попытался понять, в какой стороне дом. Сориентировавшись, он снова побежал.

Наконец он наткнулся на длинную живую изгородь, слишком высокую, чтобы перепрыгнуть, и слишком густую, чтобы пролезть через нее. Он помчался вдоль изгороди в надежде, что она его куда-нибудь да приведет. Так и произошло. Перед ним был откос, на который пришлось взбираться. Теперь его подозрения переросли в страшное беспокойство, которое усилилось, когда он осмотрелся и понял, что стоит у заднего входа в дом.