После того как гарнизон в замке сильно сократили после заключения перемирия, больших заказов больше не было. Все чаще Эллен и Жану приходилось ковать простые инструменты, чтобы выжить, и Эллен начала сомневаться в исполнении своих честолюбивых планов. Иногда она чувствовала такую тоску, что вообще не могла заставить себя идти в мастерскую, а молча сидела возле постели Леофрика, держа его за руку, или бесцельно бродила по лесу.

– Возьми себя в руки! Ты должна заботиться о кузнице. Ты нам нужна, – стал уговаривать ее Жан, когда она в очередной раз не выходила на работу.

– А смысл? – Эллен печально покачала головой. – Леофрик не выживет.

– А как же ты, Эллен? – возмутился Жан.

Он многому у нее научился и легко смог бы найти работу у любого кузнеца, да и Розе сделать это было бы нетрудно. Но что будет с Уильямом, да и с самой Эллен, если она станет просто бродить по лесу?

– Подумай о своем сыне! Осмонд хотел, чтобы кузница перешла к нему, если бы с Леофриком что-то случилось.

Эллен со свистом втянула воздух сквозь зубы.

– А я? Кто подумает обо мне? Я всегда хотела быть хозяйкой этой кузницы, но так не полагается, не полагалось, и никогда не будет полагаться. После смерти Осмонда я могла управлять ею до тех пор, пока Леофрик не вырастет. А теперь я должна работать тут, пока не вырастет мой сын? Это моя кузница! – Она, что называется, взвилась от ярости, с вызовом глядя на Жана.

– Но ты ведь женщина и не можешь…

– Чего я не могу? Стать мастером? Это кто так говорит? – В Эллен проснулось упрямство. – Уж не те ли, кто считает, что женщина не может выковать хороший меч? Они лжецы, и я это доказала, ты же знаешь.

– Да, ты права, – тихо ответил Жан.

Дверь в мастерскую приоткрылась, и, хромая, вошел маленький Уильям.

– Чего тебе? – раздраженно спросила его Эллен.

– Утя, – сказал он, шмыгнув носом. – Она меня кьюнула.

Эллен по-прежнему была вне себя от ярости и набрала полные легкие воздуха, чтобы ответить сыну.

– Что ж, значит, ты это заслужил!

Жан едва заметно покачал головой.

– Иди сюда, Уилл, – ласково сказал он, подмигнув малышу, а затем нагнулся и взял его на руки. – Видишь ли, утки не любят, когда к ним подходят слишком близко. У них ведь нет никакого оружия. Ни острых клыков, которыми можно укусить, ни копыт, чтобы растоптать противника, ни рогов, чтобы его забодать. Даже ядовитых жал у них нет – только клювы, которыми они могут защищаться. Поэтому они кусают все, что двигается неподалеку от них, чтобы все их боялись. – Жан отер Уильяму слезы. – А ведь они совсем неплохо придумали, правда? Просто не делай резких движений, когда ты рядом с ними, а если они совсем разозлятся, то ты им покажешь, кто сильнее, ведь ты можешь ударить их палкой.

Уильям, расхрабрившись, кивнул.

– А теперь иди к тете Розе и скажи, что мы немножко опоздаем на обед, ладно? – Жан шутливо шлепнул малыша по попке.

Уильям вышел из кузницы, а Жан рассерженно повернулся к Эллен.

– Почему ты так с ним обращаешься? – По глазам Жана было видно, что в этот момент он вспоминает свою мать.

– А что же мне его, баловать, что ли? – возмутилась Эллен.

– Он же совсем маленький, Эллен!

Она уперла руки в бока.

– Мне всегда приходилось трудиться больше других, чтобы достичь того, чего мне хотелось, ведь я девочка. У него в жизни все будет точно так же. Он, конечно, мальчик, но ведь он калека!

– Эллен! – Жан нахмурился.

– Может быть, тебе и не нравится это слово, но люди будут относиться к нему именно как к калеке, поэтому я не стану делать из него неженку, видит Бог, не стану. Я клянусь, что научу его всему, что умею сама. Это единственное, что я могу для него сделать. И это больше, чем сделала для меня моя мать. Намного больше!

Жан удивился, сколько горечи было в голосе Эллен. Она впервые заговорила при нем о своей матери, и ее лицо исказилось от ненависти.

– Такая уж у нас тяжелая жизнь. Но ты хоть раз видела, чтобы я ударил Уильяма? – Жан покачал головой. – Ты его почти не видишь, потому что все время думаешь только о своей кузнице. Ты даже не заметила, как выросли его ножки за этот год. Я уже дважды делал ему новые деревянные башмачки. А может, ты заметила, что ножка у него стала менее кривой? А ты знаешь, сколько у него зубов? Нет! Ты не знаешь своего собственного сына. Он славный малыш, и у него не только твои рыжие волосы, но и твое упрямство!

– И за это я благодарю Бога, потому что упрямство ему пригодится, чтобы выжить! Ты меня спрашиваешь, знаю ли я, сколько у Уильяма зубов? Ты прав, я этого не знаю. Но я знаю, где берутся деньги, за которые Роза покупает еду для нас всех. Я знаю, благодаря чему у нас есть одежда и крыша над головой. А что касается ноги Уильяма, то тут я с тобой не согласна. Я считаю, что Господь ниспослал ему это испытание, и мне не следует как-то облегчать участь своего сына. Когда-нибудь Уильям станет самым лучшим кузнецом, и это главное. Тогда его нога никого не будет смущать! – Эллен взглянула на Жана с вызовом. – Никто не знает, что нас ждет в будущем. Один Господь ведает, переживем мы завтрашний день или нет. Взять хотя бы Леофрика. – Она погрустнела.

– Он поправится, – попытался утешить ее Жан.

– Нет, Жан, Господь скоро возьмет его к себе, я это знаю. Я это чувствую. Если я сейчас избалую Уильяма, что будет с ним, если со мной что-то случится? Он должен заранее научиться полагаться только на себя.

Жан начал понимать страхи Эллен, хотя по-прежнему был с ней не согласен.

Леофрик так и не пришел в себя. В начале марта, в одну холодную безлунную ночь он умер.

Эллен сидела у его постели, но даже не заметила этого. И только утром, проснувшись, она обнаружила, что он не дышит. Положив голову ему на грудь, она заплакала от отчаяния. Воспоминания обо всех кошмарах, которые произошли в ее жизни, скопились внутри и хлынули наружу потоком горячих слез.

Серый сел рядом, принюхиваясь, просунул морду в изгиб ее руки и, дотянувшись до лица, принялся облизывать ее щеку, пока она не успокоилась.

Сентябрь 1176 года

В конце лета Эллен не выдержала и решила поехать в Сент Эдмундсбери, чтобы рассказать Милдред о смерти Леофрика. С тех пор как он умер, у нее все чаще возникало ощущение, что в Орфорде ее ждет лишь горе и боль.

Наняв коня, она усадила перед собой Уильяма в седло и поскакала, оставив Жана и Розу на хозяйстве.

Милдред была счастлива, увидев долгожданных гостей. Она обняла Эллен, а затем поцеловала своего племянника.

– Пойди в кузницу, поздоровайся с дядей Исааком. Он будет рад тебя видеть! – подбодрила она мальчика. – А потом пойди с Марией во двор, поиграйте все вместе, но только последи, чтобы с малышкой Агнесс ничего не случилось! – Когда дверь за детьми закрылась, она повернулась к сестре. – Я так рада, что ты приехала! Уильям так вырос!

Кивнув, Эллен внимательно посмотрела на сестру.

– А ты ведь опять ждешь ребенка, правда?

– А что, уже видно? – Милдред удивленно взглянула на свой животик.

– Нет, это заметно только по твоей улыбке. Когда я увидела, как ты смотришь на Уильяма, то подумала, что ты ждешь сына, не так ли? – Эллен усмехнулась.

Милдред смущенно кивнула.

– Мне впервые было плохо. Когда я носила Марию и Агнесс, меня ни разу не тошнило. Но на этот раз… – Она вздохнула. – Может быть, нам повезет! – По блеску в ее глазах было понятно, что ей очень хочется родить сына.

– По-моему, наш дорогой Исаак просто одержим идеей иметь наследника, продолжателя рода, – Эллен произнесла эти слова не без ехидства.

– Да ладно тебе! – Милдред по-дружески ткнула сестру в плечо. – Он неплохой парень, поверь мне. Мне повезло, что у меня такой муж. Он трудолюбивый, к тому же хорошо знает свое ремесло…

– …к которому он считает неспособными женщин, – закончила ее предложение Эллен.