– Что?! – удивилась Раймонда. Мики переспросил:

– Знаешь, где эта пиццерия?

– Да. Идем, – говорю.

Джон расплатился за виски и три сэндвича, сдачу оставил Раймонде и Мики.

В то воскресенье, в июне 1999 года, в При-штине, мы были самой красивой парой. Джон ростом под баскетбольный щит, и я, тоже не маленькая, но и не мяч, который легко забросить в корзину.

Идя по улице, он еще раз прочитал статью в «Гардиан», видимо, предполагая, что это поможет ему сочинить первую фразу романа.

Я опять начала забавляться, потому что мне нравился Джон, и не только он, но и номер 11 на его груди – во время учебы я тоже носила на футболках разные номера. Позже, когда заметила, что моя баскетбольная мода стала широко распространяться, я начала писать на футболках длинные телефонные номера. На гребешке в волосах я написала регистрационный номер машины – ПР 24–08 – драндулет моего папашки.

И тут Джон вдруг схватил меня за руку. Я было радостно уцепилась за нее, а он мне передал тот самый толстый воскресный выпуск «Нью-Йорк Таймс».

– Здесь что, тоже что-то против НАТО написано? – спрашиваю.

– Где эта кафана?

– Раньше она красиво называлась – «Царь Лазар».

– Достала меня ваша история, как сказал секретарь нашей делегации на встрече с оппозицией в Сербии.

– Хорошо, вот тебе начало новой истории Косово! – и я указала рукой на стену небольшого дома и сияющую на утреннем солнце свежую надпись. Воскресенье перестало быть проклятым, скучным днем.

– «Пицериа Хитлери», – читал по буквам Джон.

Перед пиццерией стоял столик с зонтом. Он мне напомнил парашют и капитана Гарольда. Рядом с Джоном я совсем позабыла о нем.

Из кафаны доносился звон гитарных струн. Джон знаком пригласил меня войти: кафана – тоннель, словно стометровая дистанция. Джон пригласил меня сесть. На маленьком столике у дверей вместо скатерти лежал букет солнечных лучей.

– Официанта нет, – заметил Джон.

– Сейчас нам закатят воскресный концерт. В глубине пиццерии, на маленькой сцене человек и гитара декламировали английские стихи, не стараясь даже напевать их:

Джон вопросительно посмотрел на меня. Я ему объяснила:

– Это песня группы «Блэк Саббат», называется «Паранойя».

– А кто поет?

– Подождите, он начинает новую. Давайте послушаем...

– Откуда он взялся?

– Эту я не слышала...

– Похоже, это песня панк-группы «The Dead Kennedy», – заметил Джон.

Словно желая помочь нам, человек на маленькой сцене ударил ладонью по струнам и запел по-албански:

Джон потребовал от меня перевода.

– Похоже, если они правильно перевели с английского на албанский, это песня группы AC/DC, – сообщила я Джону.

Было воскресенье. Мы с Джоном ожидали продолжения декламации под гитару, но концерт внезапно оборвался. Из мрака пиццерии, за спиной человека с гитарой сначала появилась тень, потом кто-то ударил рукой по гитаре и сломал гриф. Мужик разразился тирадой на албанском. Я едва успевала переводить Джону:

– Какой же ты позорник, Джиновици, ты весь албанский народ позоришь своей гитлеровской пиццерией со свастикой! Пошел вон, и чтобы ногтями соскреб с вывески Гитлера!

– Человек с гитарой – тот самый, о котором пишет «Гардиан», – объяснила я Джону.

– А тот, кто его лупит?

Мужик, подталкивая к выходу перепуганного Эмина Джиновици, прошел мимо нашего столика.

– Так кто это его лупит? – повторил Джон.

Вскоре мужик, как ни в чем не бывало, вернулся в пиццерию и, словно бы ничего и не произошло, обратился к нам:

– Чао, Мария! Скендер, с вашего позволения.

Джон встал и представился:

– Сержант Джон!

– Не вставайте! – попросил его Скендер. – Весьма сожалею, но, пока не поменяют названия заведения, я не смогу вас обслужить. Вот и помогай после этого людям. Это я дал Джино-вици десять тысяч марок, чтобы он открыл пиццерию. Договорился с двумя итальянскими солдатами, они ночами будут выпекать пиццу. Я и Марии предлагал у себя работу: моя цель – межнациональное сотрудничество и небольшой заработок... Не так ли, Мария?

– Что он говорит? – спрашивает Джон.

Я перевела, мило улыбаясь Скендеру, потому что он был той пиццей, которую мне следовало проглотить, предлагая квартиру Слободана Пилишера. Только что мне с Джоном делать?

– Извините, – говорит Скендер, – я должен присмотреть за этим кретином, а потом принесу вам чего-нибудь выпить из соседней кафаны.

Я перевела. Джон сказал «о'кей». О таком воскресном концерте мы и мечтать не могли. Я и говорю:

– Теперь у вас здесь каждое воскресенье, да и в другие дни, будут концерты. Приштина стала центром, телевидение всего мира ждет от нее новостей.

– Не думаю, что телевидение выдало бы в эфир такой концерт, по крайней мере, американское. Это вызвало бы весьма резкие комментарии.

– Антиалбанские?

– Не совсем так. Скорее, антивоенные. Против войны выступили многие писатели, в первую очередь те, которым я верю, и не только из-за их книг. Боюсь, я цитирую слова Маркеса о генерале Уэсли Кларке...

– Зингера вы цитировали с большей легкостью!

Джон рассмеялся:

– А я и забыл!

– Кое-кто вспомнил фразу, с которой вы обратились ко мне. Позвольте напомнить?

– Конечно, Мария...

Он в первый раз назвал меня по имени. Он произнес его с блюзовой интонацией, и мне показалось, что имя мое сопровождается музыкальным аккомпанементом. Джон посмотрел на меня и легонько коснулся моей руки:

– Вы покраснели, но не стыдитесь этого. У меня так уже не получится.

Я ответила быстро, чтобы скрыть смущение:

– Вернемся к Зингеру!

– Да, я процитировал его, сказав, что, похоже, «увидимся в кровати».

– Знаете, как я узнала, что это фраза из Зингера?

– От Зингера? – пошутил Джон.

– От немца, майора Шустера.

– Как нынешние сербы относятся к немцам?

– Правильнее было бы спросить: как нынешние немцы относятся к сербам?

– И как?

– С благодарностью. Джон оборвал меня:

– За все, что здесь натворили во время Первой и Второй мировой?

– Нет, – говорю. – Немцы благодарны нам за то, что мы, как они полагают, устроили войну в Боснии и в Косове, и такое наше поведение позволило немецкой армии включиться в новый мировой порядок. Немецкий генерал Клаус Райнхардт теперь командует вами и англичанами.

– Нам все равно.

– Вы были на Opening Nights?

– Да, мне понравился тот английский капитан.

– Мне тоже...

– Я заметил, как вы начали танцевать с ним танго, но потом исчезли. Я искал вас всю ночь.

– Вы знаете, я была его переводчицей. Джон рассмеялся.

– Пожалуйста! – взмолилась я.

– Я пытался помочь вам во время первой нашей встречи.

– Разве капитан Гарольд не подтвердил вам, что я – его переводчица?

– Это подтвердил я.

– Вы обманули...

– Нет, никакого обмана, просто вы мне очень понравились.

– Лучше бы не помогали; теперь я в отчаянном положении...

– Из-за капитана?

– Капитана разыскивает полиция.

– Я полагаю, он уже в Лондоне.

– Это было бы здорово. В Лондоне его ждет жена, сын Оливер восьми лет.

– Как вы об этом узнали?

– Майор Шустер рассказал.

– Зачем?

– Он хочет спасти меня от капитана.