– Ты не должна с ними встречаться! Если не думаешь о своей репутации, подумай о моей. Неужели ты допустишь, чтобы люди шушукались у меня за спиной: мол, ее дочь знается с теми, кто работает в Вашингтоне? Да я глаза выцарапаю тому, кто скажет подобное о моем ребенке.

– Мам, – утомленным голосом произнесла Ксавьера. – Линда была моей подругой.

– И уехала в Вашингтон. Ксавьера, ты достаточно взрослая, чтобы понимать: есть вещи, которые навсегда ставят человека вне общества.

– Поверь, мам, – терпеливо убеждала Ксавьера, – никто ничего не узнает.

Мать вздохнула и пожала плечами.

– Ладно! Видит Бог, тот, кто однажды по-дружески отнесся к тебе, приобрел себе друга на всю жизнь. Существуют, конечно, пределы, но, видно, не для тебя. Только будь осторожна.

– Конечно, мам. Пока!

Мать сделала прощальный жест рукой и заторопилась к выходу. Ксавьера с Уордом последовали за ней.

– Уорд, могу я попросить тебя справится в полиции: не известно ли им чего-нибудь о Линде?

– Разумеется, Ксавьера. Мне бы не хотелось оказывать на тебя нажим, но все-таки подумай о том, что сказала твоя мама. Это вопрос твоей репутации. У меня самого был один друг, который… – Он вдруг осекся.

– Уехал в Вашингтон?

Уорд беспокойно оглянулся по сторонам.

– Ну…

Ему явно не хотелось обсуждать это здесь, где их могли подслушать. Ксавьера понимающе улыбнулась и взяла его под руку. Они быстро пошли по проходу между рядами.

Зал опустел; появились уборщицы с метлами, ведрами, тряпками и корзинками для сбора мусора. Человек в темных очках медленно повернул голову, провожая Ксавьеру взглядом.

В холле толпились репортеры, но Уорд решительно заявил, что комментариев не будет, и потащил Ксавьеру дальше. Самые настырные преследовали их до самого выхода, но безо всякого успеха.

На этот раз на улице было мало пешеходов и сколько угодно такси. Мелкие служащие заканчивали работу в пять и вплоть до этого времени не смели покидать рабочие места из боязни, что кто-нибудь донесет, будто они чувствуют себя начальством и позволяют всякие вольности.

В машине Уорд был непривычно молчалив: возможно, жалел о своей оговорке. Наконец такси остановилось, и он помог Ксавьере выйти.

– Сейчас съезжу в полицию и наведу справки о Линде. Придумаю какой-нибудь благовидный предлог, чтобы не впутывать тебя. Пожалуйста, Ксавьера, будь осторожна.

Она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Само собой. Пока, Уорд!

– До свидания, Ксавьера.

Он снова забрался в такси и помахал ей через заднее стекло. Она ответила тем же и, когда машина скрылась из виду, направилась в отель.

Швейцар услужливо распахнул перед ней дверь. Ксавьера вошла в просторный, плохо освещенный холл. Почты для нее не оказалось. Она поднялась в свои апартаменты, вытащила из встроенного шкафа большущий чемодан и извлекла оттуда черное пальто, светлый парик и огромные солнечные очки.

Нужный ей телефон был зашифрован на последней странице записной книжки. Ксавьера села за стол и принялась наносить на бумажную салфетку колонки цифр. После того как ей удалось расшифровать номер, она несколько раз повторила его в уме и, разорвав салфетку на мелкие клочки, сунула в карман пальто. Оделась и через черный ход вышла на улицу.

Наверное, ее маскарад поистине удался, потому что коридорный, оказавшийся ее ярым сторонником, пронесся мимо, даже не повернув головы. Ксавьера выгребла из кармана клочки бумаги и разбросала в мусорном контейнере так, чтобы никто не мог сложить их и прочитать текст. Потом перешла через дорогу и вошла в телефонную будку.

После четырех гудков в трубке раздался низкий женский голос – тусклый, но такой знакомый!

– Алло?

– Ричи Мевилл?

– Да. А кто… – Вдруг женщина на другом конце провода ахнула, и ее голос ожил: – Неужели?..

– Ксавьера.

– Ох, детка, это здорово! Не могу выразить, что для меня значит твой звонок. Ох, Ксавьера!..

– Ричи Мевилл, мне бы хотелось повидаться с тобой. Женщина не могла поверить своим ушам.

– Как? Ты и вправду хочешь… Слушай детка, я бы с радостью, но… тебя могут увидеть.

– Я изменила внешность.

– Да-да, конечно… Но ты уверена?

– Вполне.

Последовала продолжительная пауза. Женщина вздохнула.

– Слушай, я не могу позволить тебе так рисковать, и в то же время до смерти хочу тебя видеть. Столько воды утекло! Ну ладно, высылаю авто. Где ты находишься?

– На углу «М» и Шестнадцатой улицы. На мне черное пальто, коричневый шарф и светлый парик.

– Светлый парик, коричневый шарф и черное пальто. Прекрасно. Машина будет через двадцать минут. Я жду не дождусь!

– Я тоже. Пока, Ричи.

– До встречи, детка.

Ксавьера повесила трубку. Она высоко подняла воротник пальто, поправила парик и огромные солнцезащитные очки. Какой-то водитель, проезжая мимо, сбавил скорость и, бросив оценивающий взгляд на ее фигуру, сделал еле заметный знак рукой. Ксавьера помотала головой, но через минуту история повторилась, уже с другим водителем. Надо же, подумала Ксавьера, когда тебе что-то нужно, оно никак не подворачивается, зато когда ни к чему – тут как тут. Кончилось тем, что появился полисмен, и очередной несостоявшийся поклонник поспешил убраться восвояси.

Наконец подкатил шикарный черный лимузин. Шофер предупредительно распахнул перед Ксавьерой дверцу. Как только она села, лимузин сорвался с места.

Ричи Мевилл жила в старом квартале Александрии, в громадном особняке времен короля Георга. Водитель провел Ксавьеру мимо охранника – свирепого на вид темнокожего громилы в пурпурном трико и с поблескивающей, точно вощеная бумага, лысиной. Впрочем, он вел себя исключительно вежливо. Ксавьера проследовала через небольшую, пышно убранную прихожую и поднялась в лифте. Двери щелкнули, открылись, и Ксавьера угодила прямо в жаркие объятия Ричи Мевилл.

– Ксавьера, милочка, я просто не могу передать, как много для меня значит твой визит. Ну же, дорогая, дай мне обнять тебя.

Ричи Мевилл всегда красила волосы в рыжий цвет, но новейшее средство придало им прямо-таки огненный оттенок, из-за чего ее шоколадное лицо потускнело и осунулось. Она выглядела значительно старше своих лет. Спелые вишни глаз блестели от радости; в хриплом голосе слышались нежные нотки. Ричи Мевилл была довольно высокого роста, ее длинные, сильные руки чуть не задушили Ксавьеру. Прозрачный пеньюар сообщал ее ласкам почти интимный характер.

– Идем, дорогая. Я читала в газетах отчеты об этих слушаниях. Тебе сейчас, наверное, достается – хуже некуда?

– Случалось и похуже.

– Я всегда говорила, что в пиковых ситуациях у тебя открывается второе дыхание.

– Просто, когда на меня давят, я зверею и даю сдачи.

В передней царил полумрак. На полу лежал пурпурный ковер с длинным, густым ворсом. Со стен, задрапированных бархатом цвета лаванды, свисали стеклянные шары. Двери были обиты кожей. Сандаловые кадильницы источали сладковатый, терпкий аромат. Во всем чувствовалось стремление хозяйки отгородиться от внешнего мира. Ричи Мевилл подвела Ксавьеру к двери в дальнем конце передней.

– Вот моя святая святых. Отсюда я могу контролировать все остальные помещения. Располагайся поудобнее, чувствуй себя как дома.

Все в будуаре Ричи Мевилл кричало о роскоши. Темно-розовый ковер, в котором ноги утопали по самую щиколотку. Стены и потолок, задрапированные розовым шелком. Мягко льющийся из скрытых светильников свет. Мебели было не густо: только телевизор на подставке в углу, книжная полка и – в центре комнаты – круглая тахта королевских размеров, покрытая леопардовыми шкурами. На ней было разбросано несколько подушек, также в чехлах из леопардовых шкур. Рядом с тахтой с одной стороны стоял журнальный столик, а с другой – что-то вроде пульта. На стенах – ничего, кроме одной-единственной цветной репродукции, изображавшей парочку, занимающуюся любовью по Камасутре, позиция номер сорок два.

Ричи Мевилл жестом указала на тахту, а сама подошла к стене и, нажав кнопку, открыла дверцу скрытого в стене бара. Она откупорила бутылку вина, а Ксавьера тем временем сбросила на пол шарф и пальто и грациозно опустилась на тахту. Ричи наполнила бокалы, закрыла бар и устроилась рядом с ней.