После этого мы направились к себе и позже, когда зажгли огонь, раскрыли бумажник. В нем оказалось 200 франков, и я никогда не забуду дьявольской радости, отразившейся на лицах моих товарищей, освещенных дрожащим пламенем, когда они склонились ко мне, наблюдая, как я отсчитываю банкноты. Я разделил деньги на 3 равные части и сказал:

– Послушайте-ка, Пьер и Жак, я человек справедливый, и, кроме того, хоть я и не занимаю более высокого положения, чем вы, все же я всюду бывал и знаю свет. Если вы заберете эти деньги сегодня вечером с собой в деревню, вы напьетесь, выдадите себя, и нас всех упрячут в тюрьму. Я клянусь священной клятвой дровосеков, клянусь пламенем, что ваша часть останется неприкосновенной. Но сегодня не берите с собой в деревню больше 20 франков, которые англичане дали вам на чай. Остальные деньги дайте мне на хранение или спрячьте их сами.

Они были достаточно благоразумны, чтобы понять, что я опытнее их и даю им полезный совет. Итак, мы произнесли на старинном диалекте той местности священную клятву, и я пожал их большие жилистые руки, которые всегда напоминали мне коренья срубленных нами деревьев. Потом я пошел с ними в деревню, выпил стакан вина за дружбу и вернулся в нашу одинокую хижину с бутылкой самого лучшего брантвейна и пачкой крепкого табака. Я, как всегда, пил мало, но брантвейн пришелся мне по вкусу, а табак и того лучше. Я разлегся у просеки, возле сладко пахнувшей пинии, и глядел вниз на дорогу, красиво выделявшуюся на фиолетовом фоне. Время от времени в какой-нибудь из хижин зажигался огонь, потом над моей головой засветились звезды, мерцавшие сквозь неподвижные ветви деревьев. Сова пролетела мимо меня с рыдающим криком. Я потягивал вино, курил. Мысли зарождались в мозгу и исчезали. Я смутно ощущал красоту окружавшей меня природы, но не испытывал той радости, которая, обычно, наполняет мирные души при виде такого зрелища. Такая жизнь не дала бы мне ничего, кроме скучного и монотонного довольства. Я вспомнил большие города с шумными улицами, модные парки, театры, оперу, в которой звучали смех и музыка, улыбались прекрасные женщины. Оперу я любил особенно сильно. Я тосковал по роскоши и комфорту, по хорошему платью, вкусной пище и дорогому вину.

Следующая наша авантюра прошла так же, как первая, и принесла нам 2000 франков. Но на этот раз дело не обошлось так гладко. Мужчина, падая в пропасть, сломал себе шею, но его жена, получившая лишь легкие повреждения, подала на нас жалобу, так как наши повозки стояли слишком близко к краю дороги, и указала также, что исчез бумажник ее мужа, которого мы вытаскивали из пропасти. В ту же ночь к нам явился из соседней деревни жандарм, который обыскал наши вещи, но ничего не нашел. Я не позволил своим товарищам раскрыть рта и объяснил всю историю так, что на нас не падало ни малейшего подозрения. Когда мы остались одни, я серьезно обратился к ним:

– Товарищи, эта забава слишком хороша, чтобы часто развлекаться ею. На время ради осторожности надо прекратить это. Позже мы повторим эту штуку снова, причем выберем самую подходящую машину, так как это будет в последний раз. Если мы на этом что-нибудь заработаем, я вас покину. Тогда самым лучшим для вас будет спрятать ваши сбережения и больше никогда не заниматься этим. Потому что если вы хотите заработать на этом деле не тюрьму, а деньги, вам необходимо понимание и осторожность, а вы, ей Богу, не отличаетесь ни тем, ни другим.

Они знали, что я прав, и не противоречили мне. Довольно долгое время мы пропускали автомобили, не причиняя пассажирам никакого вреда. Только через месяц мы приступили к нашей последней авантюре, которая кончилась вовсе не так, как я этого ожидал. С моего наблюдательного поста я увидел большое серое авто на дороге, ведущей из Канн, крыша которого была нагружена всяким багажом и клюшками для гольфа. Рядом с шофером сидела молодая девушка, а в глубине машины – пожилой господин.

– Товарищи, это то, что нам нужно! – позвал я своих спутников. – Подъезжайте с повозками к краю дороги и ждите.

Но все произошло совсем не так, как я ожидал. Часть происшедшего осталась неясной для меня еще и по сей день. Из-за кустов, откуда я смотрел на дорогу, я заметил, что авто не в порядке или им управляла неумелая рука. Шофер то и дело подскакивал на своем сиденье, и машина подозрительно качалась. На минуту мне показалось, что она свалится в пропасть и без нашего вмешательства. Но лицо девушки произвело на меня странное впечатление. Я не мог оторвать от него глаз. Она, вероятно, отлично сознавала опасность, которой подвергалась, но на ее лице незаметно было и следа страха. Я видел, как она говорила что-то шоферу, стараясь успокоить его и заставить действовать благоразумно, но он окончательно растерялся. Тогда она подалась вперед и попробовала привести в действие ножной тормоз, что ей отчасти удалось, так как машина тотчас замедлила ход. Шофер воспользовался этим мгновением, выскочил из автомобиля и покатился по дороге. Но в эту минуту нога девушки соскользнула с тормоза, и машина вновь набрала скорость. Она взялась за руль, и видно было, что она никогда в жизни не управляла автомобилем. Кое-как ей все-таки удалось обогнуть первый угол, но за вторым стояли наши повозки. Я видел выражение ее глаз, когда авто, подпрыгивая, спускалось с горы, слышал, как старый господин звал на помощь, и мной овладело странное чувство, которого я не могу объяснить. Я действовал под влиянием настроения, когда не знаешь никакой логики. Мы тщательно подготовили все нужное для того, чтобы устроить катастрофу этого автомобиля, а тут я рискнул собственной жизнью, чтобы его спасти. Я полусоскользнул, полуспрыгнул с холма на дорогу и с разбега вскочил в автомобиль. Я кувыркнулся на сиденье, но моя левая рука сжимала руль. Девушка тотчас же поняла мое намерение и отодвинулась в сторону, чтобы дать мне место. Я сжал руль обеими руками, почти упав на колени. Мы находились в двух дюймах от пропасти и проехали по самому краю дороги. Остальное было пустяком. Я медленно управлял автомобилем, постепенно, но сильно нажимая тормоз, и остановил машину в двух метрах от места, где стояли наши повозки. Когда девушка увидела их, на ее лице в первый раз отразился ужас. Потом она взглянула на меня сверкающими глазами.

– Вы подоспели как раз вовремя, – сказала она, – это был изумительный прыжок.

– Что случилось с шофером? – спросил я.

– Наш шофер заболел, и мы наняли другого; он оказался неспособным управлять машиной, и, когда мы достигли горы, его нервы совершенно не выдержали.

Старый господин, тем временем вышедший из автомобиля, пожал мне руку.

– Дорогой мой! – воскликнул он. – Вы совершили великий подвиг! Скажите, ради Бога, понимаете ли вы по-английски?

– Я работал одно время в Девоншире. Я говорю и по-французски, и по-английски, как вам будет угодно.

Он уже совершенно оправился, и я увидел, что это был аристократ, богатый путешествующий англичанин.

– Я лорд Киндерсли; вам не придется пожалеть о вашем поступке.

Я захотел сойти с машины, но он не выпускал меня.

– Вы должны подвезти нас к ближайшему городу – в Гьер или Прюн. Я щедро вознагражу вас. Здесь мы не можем оставаться, а я не хочу, чтобы этот шофер когда-либо прикоснулся к моей машине.

– Куда вы едете? – спросил я.

– В Англию, – ответила девушка, – через Булонь.

– Я отвезу вас в Булонь, – сказал я, – если вы дадите мне ливрею и документы вашего шофера и уплатите моим товарищам. Они должны будут нанять вместо меня другого дровосека.

Старик начал щедро раздавать кредитки. Казалось, он хотел как можно скорее от них избавиться.

– Отлично, – сказал он, – что же касается условий дальнейшего, – нам не придется о них спорить.

Вся покрытая пылью, фигура спустилась с горы. Это был шофер, которого испуг совершенно вытрезвил, так как до этого он был, по-видимому, пьян.

Я не стал терять с ним времени, но просто отвел его за угол, снял с него платье и оставил ему свое. После этого я занял его место. Пьер и Жак бессмысленно смотрели на стофранковые билеты, которые лорд сунул им в руки.