Город Бонифачо — анахронизм. Он на тысячу лет отстал от современности, став жертвой собственных укреплений. Его строители в порыве отчаяния, вызванного постоянными нашествиями врагов как с суши, так и с моря, изолировали его на окруженной морем горе и обнесли его неприступными стенами. Город сохранил свою собственную культуру, собственный язык и даже городского глашатая.

Было уже темно, когда мы стали подниматься по длинной мощенной булыжником аппарели, ведущей в крепость. Белые скалы слабо освещались молодым месяцем. Выше были стены из каменных глыб, старых и неровных, как шкура слона. Аппарель упиралась в деревянный подъемный мост, висевший на железных цепях. По нему мы подошли к утыканной металлическими шипами двери, ведущей в крепость. Перешагнув через порог, мы попали в другой, давно ушедший век.

Проходивший мимо одетый в черную рясу священник остановился и дружески приветствовал нас. Мы спросили его — кто из рыбаков может знать воды, окружающие остров Лавецци.

— Пожалуй, Кристоф, — ответил священник, — если хотите, я могу вас провести к нему. Священник повел нас по уличкам города. Они были настолько узки, что, вытянув руки, можно было коснуться стен домов с обеих сторон. На скалистом фундаменте высились каменные шести- и семиэтажные здания. В стенах этого города проживали две тысячи человек. Они стучали каблуками по булыжной мостовой, погоняя осликов, навьюченных вязанками хвороста. За тысячу лет ничто не изменилось в их быту. Мы поинтересовались у священника, чем занимается население города, добывая себе средства на пропитание.

— В городе живут одни старики, — ответил он. — Горожане в основном живут на получаемые ими пенсии. Но на пенсиях далеко не уедешь; здесь много больных, и люди бедствуют. У нас даже нет своего врача.

Священник повел нас по круто спускающейся тропе мимо церкви святого Эразма — покровителя моряков. Затем он повернул на набережную, на которой сушились рыболовные сети.

— Здесь вы найдете Кристофа, — сказал он, оставляя нас у небольшого кафе с баром.

Там рыбаки разговаривали с одетой в черное женщиной средних лет, стоявшей за баром. Мы заказали пива и спросили у нее про Кристофа. Женщина подозвала худого старичка с обветренным лицом в одежде из грубой синей хлопчатобумажной ткани. Он, не торопясь, встал из-за своего столика и подошел к нашему. Когда мы спросили его об острове Лавецци, на его добром лице появилась улыбка.

— В этих водах я рыбачу уже 70 лет. До меня там рыбачил мой отец, а до него — отец моего отца. Я знаю каждый камень этого острова по имени, — заявил старичок.

Мы поинтересовались, знает ли он какие-нибудь затонувшие корабли вблизи берега. Он рассказал нам о корабле «Семиленте», погибшем во время Крымской войны. На нем утонуло шестьсот человек. Видел он и остатки других кораблей, но упоминал о кораблях новейших времен, которые для нас не представляли никакого интереса.

— А не видели ли вы амфор на дне? — спросили мы у него.

— Возможно, — ответил он. — Иногда, после того как подует мистраль и вода успокоится, мне приходилось видеть странные предметы на дне моря. Похоже, что это творения рук человека. Возможно, что это вещи, которые вы ищете.

— Могли бы вы доставить нас туда? — спросили мы тотчас же.

— Конечно, — сказал он. — Морское дно я знаю не хуже половиц моего дома. Я завтра же доставлю вас туда.

На следующее утро мы наполнили корзину сыром, колбасой, французскими булками и высокими узкими бутылками красного вина. На 22-футовой рыбачьей лодке Кристофа был установлен старый дребезжащий мотор «Рено», который задыхался и стонал, с трудом двигая нашу посудину. Мы прошли под нависающими скалами. Выходя в море, мы долго смотрели на кубовидный силуэт средневекового города. Постепенно он слился с серым фоном древних скал, Корсика медленно погрузилась в море.

Вдруг мотор зачихал и заглох. Нас это нисколько не встревожило. Корсиканские лодки ничем не отличались от американских катеров, а Средиземное море — от Карибского. Когда бы нам ни приходилось выходить в море, мотор почему-то всегда отказывал именно в тот момент, когда земля исчезала из виду. Кристоф достал набор ржавых ключей и приступил к разборке мотора. Он был хорошим механиком и знал мотор как свои пять пальцев. Вскоре мы снова двигались к острову.

Через час из моря поднялись серые скалы необитаемого острова Лавецци. Он состоял из массивных валунов обработанных скульптурными резцами воды и ветра. Непостижимые формы скал с необычным строением наводили на мысль, что их выточил какой-то сошедший с ума доисторический великан, принадлежавший к сюрреалистической школе. Скалы — «Смеющийся череп», «Голова спрута», «Монах со свиньей» — безмолвно высились над хаотической грудой камней этого необитаемого острова, над черными крестами могил моряков, утонувших во время гибели «Семиленте». Лишь крики чаек нарушали безмолвие моря.

Кристоф точно направил суденышко между двумя огромными валунами и бросил якорь в десяти ярдах от берега. Вода отливала холодным белым блеском алмаза.

— Здесь, — сказал Кристоф, — я видел те предметы, о которых вам рассказывал.

До дна было менее двадцати футов. Его рельеф не отличался от рельефа острова, возвышающегося над морем — те же огромные валуны, ущелья и вымытые водой пещеры. Очутившись под водой, мы сквозь стекла водолазных масок смогли разглядеть мельчайшие детали этого окаменевшего подводного мира. На гладкой поверхности скал не было ни следа каких-либо водорослей. Не видно было ни морской травы, ни кораллов, ни анемонов, ни морских раковин, и было очень мало рыб. Бесплодное дно этого древнего моря было не моложе окружающих его древних скал, на которых был построен город Бонифачо.

Постепенно наши глаза привыкли к затененным глубинам. Мы заглянули в промежутки между огромными гробовидными валунами и там обнаружили предметы, о которых говорил Кристоф. Куда бы мы ни глянули, дно было буквально усеяно обломками амфор. Некоторые из них были высотой до пояса, почти без повреждений. Среди меньших обломков виднелись изящные ручки, сужающиеся донья и горлышки с ручками. Корабль, на борту которого находились эти амфоры, должно быть погиб именно здесь. Глубина воды доходила всего лишь до восемнадцати футов. Мы легко достигали дна, но амфоры, казалось, приросли ко дну. Солевые осадки восемнадцати столетий прочно зацементировали их. Нам удалось оторвать лишь небольшое число обломков амфор и поднять их на борт лодки.

Подавая амфоры Кристофу, мы были охвачены странным, удивительным чувством. Он обращался с ними с большой осторожностью и с глубоким уважением. Мы вдруг поняли тысячелетнюю преемственность средиземноморской культуры, которая связывала Кристофа и жителей города Бонифачо с этими остатками времен Нерона первого века нашей эры.

Среди груд амфор мы искали остатки дерева, кусочки металла, может быть якорь. Но никаких признаков корабля нам обнаружить не удалось. Наконец уставшие и замерзшие, мы влезли в лодку Кристофа, которая доставила нас на берег.

Высоко среди скал в тени, защищающей от яркого полуденного солнца, мы нашли прохладную поляну, покрытую зеленой травой. Здесь у подошвы скалы, которую Кристоф окрестил «Гриффоном», мы позавтракали. Красное вино мы пили по-корсикански, передавая бутылку из рук в руки и вливая вино в рот, не касаясь горлышка губами. Струя вина, вытекавшая из бутылки, регулировалась большим пальцем. Вино нас согрело, и мы почувствовали себя счастливыми… Сидя между лапами «Гриффона», мы руками отламывали куски булки и закусывали острым корсиканским сыром. Угощая нас вином, Кристоф рассказал про свою долгую счастливую жизнь на берегу моря без течений.

Мы подумали, что хорошо было бы отправиться вместе с Кристофом к древним островам Средиземного моря, на которых зародилась великая культура прошлого. Мы представляли себе поездку на Крит, на остров Родос и на острова Эгейского моря. Мы уже мысленно погружались в воды карфагенского порта, исследовали гавань Трои, где сгорел флот Агамемнона, на дне которой лежат остатки его судов.