Химэгими сказал, что принц может больше не беспокоиться о принцессах.

— Я хотел бы перевезти их в столицу.

— Как, прямо сейчас? Не слишком ли вы спешите? Это вызовет пересуды. Но раз вы обещаете о них позаботиться, я больше не стану за них беспокоиться.

В качестве подарка принц ограничился несколькими лекарственными средствами, привезенными им из Китая. В Японии о таких и не слышали.

Старшей принцессе Ёсино Химэгими дал клятву вернуться и в знак бесконечной любви прочел:

Принцесса тоже чувствовала, что будет совершенно одинока без этого милого славного Советника.

Химэгими желал, чтобы ее увидел настоящий мужчина, не такой, как он сам, — так прекрасна она была. Он с трудом решился уйти.

Цвет горных долин сделался еще насыщеннее. Дни в Ёсино пролетели незаметно, Химэгими грустил. По прибытии в столицу он сначала отправился к отцу.

— Я думал, ты будешь отсутствовать как всегда, два-три дня, но тебя не было так долго, я забеспокоился — не знал уж, что и подумать. Где же ты был? — заговорил отец. — Это очень легкомысленно — бродить вдали от людей, никому не сказав, где ты.

Отец все эти дни почти ничего не ел, и вот теперь он пригласил Химэгими разделить трапезу. Пусть судьба предопределила Химэгими быть не таким, как все, но он вполне успешно вошел в общество. Эта мысль успокоила отца, и ему на ум пришли безмятежные и приятные мысли, его умиротворенный вид растрогал Химэгими. Отец, улыбаясь, наблюдал за Химэгими, смотреть — не насмотреться на его редкостную сияющую красоту.

— Удайдзин тоже все эти дни горевал. Вдобавок ко всем беспокойствам он еще сокрушается, что, кажется, ты переменился к Ённокими. Зачем тебе это показывать? Ведь люди плохо о тебе подумают, — советовал отец, настаивая, чтобы Химэгими отправился к жене, но вдруг сказал со слезами:

— Пока я жив, всегда — и утром, и вечером, хочу видеть тебя рядом со мной.

Поскольку Советник сообщил, что будет отсутствовать четыре-пять дней, а сам скрывался уже более десяти, ни словом не давая о себе знать, в доме Удайдзина беспокоились, полагая, что это подозрительно и странно. У Удайдзина пропал аппетит — так он был расстроен. Ённокими, зная, что она всему причиной, выглядела подавленной и печальной. «Муж так переживает, что, возможно, не захочет оставаться в этом мире, может, он уже на это решился», — думала Ённокими.

Однако Сайсё, не догадываясь о том, какие думы одолевают ее, посчитал, что настало его время. Его охватила любовная тоска, и он уговорил благоволившую ему Саэмон, чтобы та ночь за ночью проводила его к Ённокими. Хотя Ённокими и знала, что это дурно, но ей стало казаться, что, верно, это и есть настоящая любовь. Ённокими поддалась его страсти… Она заметно располнела, ей нездоровилось. Она выглядела такой потерянной, но это не могло лишить ее привлекательности. Потихоньку наблюдая за ней, Сайсё влюблялся все сильнее, и для этого были все основания. Каждую ночь они держали друг друга в объятиях и расставались в слезах на заре. Ённокими тревожилась, и Удайдзин не мог спокойно смотреть на нее. Он приказал прибраться в доме, дамам же велел принарядиться. Он спросил Ённокими: «Почему ты все время лежишь?»

Он заставил ее сесть и привести себя в порядок. Она чувствовала себя больной и несчастной. Когда Химэгими вернулся после своей отлучки, Удайдзин спрятался за ширмой и стал подглядывать. Ему показалось, что эти дни прибавили зятю привлекательности, от него будто бы исходило сияние, его обаяние разливалось вокруг. Химэгими опустился на колени и приблизился к жене:

— Я думал, что пробуду в горах совсем недолго, но там были книги, которые я хотел посмотреть, и пока я ими занимался, прошло неожиданно много времени. Я думал, ты пошлешь кого-нибудь за мной, но день шел за днем, и я в конце концов решил, что ждать уже нечего. Я очень расстроен и мне стыдно.

Ённокими молчала, она отвела глаза и потупилась. Не получив ответа, Химэгими сказал:

— Кажется, я стал для тебя чужим. Я-то рассчитывал, что ты переменишься, если меня долго не будет.

Он искоса смотрел на нее, не говоря больше ничего обидного, потом отвернулся. Ённокими выглядела очень несчастной. Тем не менее, она была исключительно обворожительна и изящна, густые волосы струились по одежде — даже на картине не нарисуешь. Она была столь прекрасна — за целую вечность не налюбоваться. Химэгими поговорил еще сколько-то, чтобы не показаться невоспитанным, но уже не пытался вызвать ее на откровенность. Удайдзин все видел и слышал, он был расстроен: ведь они так хорошо смотрелись друг с другом. И если рядом с ней окажется другой мужчина, они наверняка будут выглядеть хуже.

Ённокими и Химэгими когда-то спали вместе, беседовали откровенно и сердечно, давали друг другу клятвы любви, но, теперь, когда Ённокими встретила другого, она, понятно, изменилась, ее нежности как ни бывало. Химэгими стыдился своего тела, и сердцем своим он тоже отдалился от нее. Хотя и «под одним одеялом», они лежали спина к спине, будто чужие. Химэгими не сердился: он знал, что это ему следует стыдиться своего тела, он злился даже на свое отражение в зеркале. «Спокойная и благородная женщина будет довольна даже если она только нежно и доверительно беседует с мужем, все дело в том, что есть человек, которого она любит больше меня», — думал Химэгими. Все это печально, но выходить из себя нет никакого смысла. «Что бы там ни было, я считаю этот мир лишь временным пристанищем, и даже печаль мне — не печаль», — решил он.

Химэгими теперь часто удалялся в сторону снежных вершин Ёсино, и это очень печалило Удайдзина.

Шли дни и месяцы, и вот для Ённокими настало время уединиться в комнату для рожениц. Удайдзин, разумеется, беспокоился за исход родов. Поэтому он беспрестанно читал сутры и молился. Хотя Садайдзин и находил происходившее весьма странным, он не желал показаться подозрительным и тоже молился о благополучном разрешении от бремени. Словом, вокруг Ённокими царила суматоха. Но, возможно, именно благодаря этому, хотя во время беременности она и чувствовала себя отвратительно, теперь Ённокими легко разрешилась чудесной девочкой, такой красивой, что лучше и не пожелаешь — такая вполне сможет занять в будущем самое высокое положение. Удайдзин был счастлив, зазывал гостей, так что шуму вышло даже больше, чем уместно в подобном случае.

Садайдзин тоже не оставался в стороне, он даже соизволил поучаствовать в обряде первого купания, которого все ждали с таким нетерпением. Личико новорожденной, несомненно, напоминало Сайсё. Увидев это, Химэгими пришел в волнение — Сайсё был для него близким человеком, они давно дружили, были привязаны друг к другу, а теперь Сайсё, конечно, думает, что Химэгими — ужасный дурак. Ему было стыдно и горько. Химэгими так переживал, что у него разболелась грудь.

Ённокими еще не оправилась от родов — она закрылась с головой белыми одеждами, свернулась калачиком, ее клонило ко сну. Химэгими подошел к ней. «Послушай», — она вздрогнула и приподняла голову. Даже раньше Химэгими часто приходилось испытывать неловкость, а уж теперь… Он улыбнулся и спросил: «Как ты себя чувствуешь?»

И он прочел: