Изменить стиль страницы

Теперь спокойно. Хоть как-то поощрить её детский порыв не расставаться. Метаболический тонус наконец-то прорвался сквозь тягостную полупохмельную муть и уже распирает грудную клетку, подступая к горлу. Вообще ничего хорошего – могут взбунтоваться сосуды. Надо выбирать. А я вот совмещаю – пока. (Жить-то надо!)

Я жму от груди полусидя. В каждой руке по 42 кило. Почти по целому Светику, думаю я, концентрируясь на мёртвой точке, тужась из последних сил... Выжимаю! Пульс отбивает чечётку в виске, набычено красное лицо. Говорят, давление в эти секунды может доходить до двухсот. Широко дыша, лью на голову холодную воду из диспенсера.

Ну, тут я немножко прихвастнул – на самом-то деле сзади стоял мой тренер Сева и сводил мне руки на последних повторах – без них роста чуть... А я, как всегда, недорабатываю через боль, недовыкладываюсь, чувствую предел свой. (Возраст, образ жизни?) С моей-то массой можно делать больше. «Ты ленивый и слабый», – говорит мой тренер Сева. Не повинуясь убитым рукам, ухают в конце подхода об пол блестящие гантели.

А их положено ставить. Я пораженец какой-то, что ли?..

Кто непосвящённый покрутит пальцем у виска: Рома, да брось ты это. Да всё прекрасно у тебя. Куда ещё больше-то?! А я знаю, что ничего не прекрасно, что есть куда. Ну какой я кавалер с заурядной фигурой?! (Хочешь принцессу – соответствуй, а то ума-то не дал бог нормальных денег заработать!)

Можно, конечно, «сесть на курс» – дуродекаболин, ретаболил, тестостерона пропионат... Но уж так ужасны эти химические журнальные красавцы, и каких только страстей про них не расскажут – у одного ушко вырастет лишнее, у другого волосатость повысится, а у кого и вовсе сердце остановится.

То ли дело Сева. В одежде ни за что не угадать в нём бодибилдера. Но Сева – в некотором роде, совершенная машина. Продукт розовых куриных грудок, помноженных на тысячи часов технически безупречной работы. В нём бродит мощь естественного тестостерона. Он поджар и прорисован. Он весь в кубиках и жилах. Вот морщит в сосредоточении маленькое спортивное лицо. На становой тяге – 250. Я знаю, он вытянет. И никогда не отвлечёт его несуразное явление вроде загадочного Светика. (Она соскучилась и нерешительно входит в зал в своём коротком платье и платформах – ну, а я уже растаял.)

Я иногда ловлю себя на том, что в каком-то очень важном смысле завидую ему.

Да идите вы все к чёрту со скрупулёзностями, культуристы! Тонус восстановлен, галочка поставлена, верх раздут (хоть на полчасика!). Пока кровь прилила к мышцам, я могу самоуспокоиться, а там уже отвлекусь и не буду так жалеть, что безжалостно скомкал трицепс. Так что летим дальше по нашему субботнему плану – относительно беззаботному, но сумбурному.

Уже пять – быстро на пляж! По пути, однако, заезжаем в «Седьмой континент» – ага, Свету после интегрального массажа мучит жажда – и заодно уж резво накупаем всего подряд, так как дома есть нечего. С любопытством отмечаю, что её вкусы сильно расходятся со спартанским духом обычного моего рациона, тяготея к изысканности – мидии в собственном соку, корнишончики на шпажках с фуэтом и сыром пармезан – естественно, в масле...

– Ро-омик! Ты не знаешь самого главного. Самого страшного. Массажист... массажист...

(Вдруг всё опустилось – я моментально опять вспомнил Фису, к которой массажисты всё пытались забраться в трусики.)

– ...Он меня промял так классно, но сказал... короче, у меня через год может быть... целлюли-и-ит!! – (Жалобная гримаска.)

– Фу, господи. А ты больше пей свою кока-колу.

Света поперхнулась кока-колой.

– А при чём здесь... кока-кола?

– Эх ты, всему тебя учи. Сладкие газированные гадости – первопричина целлюлита.

Недопитая кока-кола в первом мусорном ведре.

– Р-ма-а-ан! Можно я дам тебе слово, честное-пречестное, что к кока-коле... месяц не притронусь! Да, целый месяц!!

Героическое детское лицо, в серьёзнейших кошмариках.

– Так сначала дай его себе.

Задумалась, задумалась.

– Не-е-ет! Мне нужно кому-нибудь дать слово – самому близкому человеку!

– А как же корнишончики... в масле?

Корнишончики неприкаянно водворяются обратно на полку.

– ...Ро-омик!.. А ты будешь меня всему учить? Ты мне напишешь полный... ну, как бы план того, что можно и чего нельзя?..

– ...а уроки со мной делать будешь, когда я пойду в школу?..

– ...а вот я обязательно запишусь в спортзал...Ты будешь со мной заниматься? Не надо никакого тренера, хочу, чтоб ты мне составил комплекс!..

– ...Ромик, у меня так мало фотографий! Хочу, чтоб ты мне сделал бук, – не хочу никаких фотографов! Чтобы все фотки были твоими!!.

– ...Ромик, а вот если у меня всё-таки будет хоть немножко целлюли-и-ит, ты будешь меня любить? Через год?..

– ...Ромик... – (На пляже Речного вокзала, задумчиво перебирает песчинки.) – Ромик. Понимаешь... до тебя я была блядью. Хватит. Надо взять себя в руки.

С какой славной и, в общем, совсем не детской решимостью она сказала это, словно для себя. Как готова вроде всё воспринимать, впитывать – от меня!.. – думал я со спокойной, уверенной нежностью, в то время как Света прилежно и невесомо проговаривала заковыристые фразы из продвинутого учебника английского.

Светлая головка моя.

С пляжа она так и пошла – в красном детском купальнике и на платформах, лишь едва накинув на бёдра прозрачный платок-парео, – невинно сообразив, что вроде так чуть неприлично, но ей, дюймовочке, можно. Смекнув интуитивно, как здорово будет Роману пройтись с такою вот русалкой немножко по проезжей части, собирая кривые ухмылки дам, похотливые взгдяды парней... Ощущение сложное, что сказать. Чувство самцовой гордости плюс отчего-то уязвлённого самолюбия. (Но как она угадала – я же живу в эти идиотские моменты!) А ей-то – насколько ей все вокруг по барабану! И в магазинчике, куда она зашла в таком виде (o, sancta simplicitas!) всего-то выбрать себе шоколадное яичко с сюрпризом, – уж никак не входило в её планы становиться у продавщиц центральной темой на весь оставшийся вечер...

– Ай джяст кент гет ю аутоф май хэд! – (В эклипсе опять это улётное, вечное, наше!) —...так что имей в виду, Ромик: моё обещание насчёт кока-колы чур не распространяется на киндер-сюрпризы!

– Ну, это ещё ничего – шоколад жирный, но полезный для роста.

– Ну да, я же ещё маленькая...

Вдруг вспомнился главный, главный мой вопрос, подсознательно на меня давящий сквозь радости общения: на чём, собственно, основываются отношения наши? Сколь долговечны они – в таком-то вот, праздничном да искромётном, виде?.. Надолго хватит пороху для фейерверка?..

Она задумчиво и серьёзно (опять, опять так серьёзно!) развернулась вся ко мне в машине.

– Ромик, никогда не говори так, а то я буду плакать. Ты вот не веришь мне, а я знаю, я ведь всё тебе тогда ещё сказала, в доме отдыха – мы всегда будем вместе, даже если у тебя денег не будет совсем! У меня всё есть, мне ничего не надо. И я тебе никогда не буду изменять. (Бедный Р-р-раман, натерпелся сколько от Фисы!)... Ну, если только лет через десять... ну, для карьеры!....

Вечером всё же я не удержался и осторожно ласкал её, несмотря на больные дни, подложив красное полотенце. Она очаровательно стеснялась, как бы извиняясь за себя, вкладывая в ответные ласки прелестную детскую старательность, которая плавила мне мозги. Красное полотенце истекло кровью, а Света, забыв про запреты, забывалась параллельно в своём каком-то мире, плыла без руля в запредельной новизне резких ощущений. (Рулём был я, уверенным и гордым – тем, что вызываю такое... но жили мы в эти сладчайшие моменты словно каждый своею жизнью.)

А поутру в воскресенье пошли в парк – кататься на карусельках. Поначалу принцесса немножко хмыкнула, но только мы завертелись на «Брейк-дансе» (гроздья центробежно вращающихся колясок, то и дело меняющих траекторию), детский азарт прыснул отовсюду, а я почувствовал себя счастливым папой. И понеслось: плыли мы в какой-то пироге, преодолевая спуски да пороги, ну а в конце был, соответственно, водопад («Дикая речка»)... Намертво сцепившись, ловили свои зависшие сердца на мёртвых петлях «американских горок»... после которых мне стало плоховато, и Света долго и тревожно обдувала мой лоб, приводила в чувство дядю Рому, но тот решил свинтить с передовой и за последующими подвигами разошедшейся ундины на всяких там летающих машинках норовил наблюдать издали.