— Зачем?

— Зачем, зачем, — проворчал Дюк. — Запомни и все. Пригодится.

Выспрашивать дальше не имело смысла — все равно не скажет. Ладно, запомним, не сломаемся. Я посмотрел на экран компьютера — там мелькали строчки сообщений, на жаргоне — «мессаги», люди чатились вовсю. Надо бы выключить модем, деньги капают… Мне вдруг стало грустно. Девушка ушла, и я могу ее больше не увидеть. И почему Дюк не настоял на том, чтобы я переоделся, если знал? Знакомиться с девушкой, будучи одетым в спортивные штаны и стоптанные тапочки… Моветон… Хотя, возможно, что я слишком старомоден. Проще надо быть, проще, безнадежно сказал я себе, понимая, что проще-то как раз я быть и не могу.

— Слушай, Дюк, — сказал я задумчиво. — А если я тебя сдам и возьму другого моорна, ты будешь по мне скучать?

— Паша, — проникновенно ответил Дюк, — я же тебе объяснял…

Да, он объяснял. Что моорны общаются между собой мысленно, что-то вроде телепатии, что они вообще составляют единый организм, и если даже Дюк вернется на Моорн, он может видеть, слышать и осязать меня точно так же, как если бы находился рядом, а пришедший ему на смену моорн будет точно таким же, как Дюк, и я даже не замечу подмены. Профессиональный друг. И, как справедливо замечено Дюком, в этом словосочетании нет ничего оскорбительного. Быть другом — его профессия, и это единственное, что он умеет делать хорошо.

— Дюк, а что вы делали до того, как мы вас открыли?

— Ну, во-первых, не вы нас открыли, а мы.

— Это как же? — опешил я.

— Открыли бы вы нас, если бы мы этого не захотели!

— Ну хорошо, а во-вторых?

— А во-вторых, мы ничего не делали.

— Совсем ничего?

— Ну как тебе объяснить? Вот что ты сейчас делаешь?

— Как что?! С тобой разговариваю.

— Я имею в виду — физиологически.

— Физиологически? — я задумался. — Живу.

— Вот и мы до вас — жили. И сейчас живем.

— Понятно. А скажи мне… Вот будущее вы можете провидеть?

Дюк покосился на меня, поморщился, ничего не ответил. Я покивал — если Дюк не отвечает на вопрос сразу, то и не ответит, как ни проси.

А на другой день вечером я вернулся с работы, первым делом высмотрел в квартире Дюка. Он улыбнулся, подплыл ко мне. Погладить бы его, так ведь не дается же! Жалко, что на работу моорнов брать не разрешают, вот Дюк и сидит весь день дома. Но ему не скучно, моорны не скучают.

— Есть хочу, — сказал я. — Черт, забыл за хлебом заскочить.

— Рано еще.

— Это почему?

— Рано говорю, — отрезал Дюк. — Посиди. Расслабься. Прими душ. Поешь. Потом сходишь.

Я насторожился. Дюк явно что-то знал. Даром, что ли, вчера он советовал мне запомнить время? Я выполнил программу Дюка буквально по пунктам: посидел, расслабился, принял душ, поел. Снова посидел. Посмотрел на часы. Половина седьмого.

— Ну, — сказал я. — Еще целый час.

— Какой час?

— Ну какой же ты недалекий, Дюк! — я не отказал себе в удовольствии так сказать — Дюк постоянно меня так называет. — До половины восьмого еще целый час. Так что давай, развлекай меня.

— Развлекать? А не ты ли говорил, что развлекать нужно недалеких людей, а нормальные люди развлекаются сами? — Дюк вернул мне мою шпильку и победно улыбнулся.

— Ладно, ладно, — я сделал вид, что обиделся. — А я тебе анекдот не расскажу, вот.

— Расскажи! Расскажи, — взмолился Дюк. Он обожает человеческие анекдоты. Дюк сделал такое уморительное умоляющее лицо, что я сжалился и рассказал ему анекдот про то, как Василий Иванович писал стихи про статую.

— Смешно, — задумчиво сказал Дюк. Он никогда не смеялся над анекдотами, и зачем они ему нужны, непонятно. Судя по всему, сейчас весь Моорн «хохотал» над анекдотом о Чапаеве.

Времени было еще много, и я включил компьютер. Тяжело быть компьютерщиком. На работе пялишься в экран, так мало того, приходишь домой — и снова пялишься в экран. А толку? Никакого. Я заметил, что волнуюсь. Вот тебе и так! Кажется, скоро я увижу ту девушку и мне придется знакомиться. А что сказать? Да, что сказать-то? Какую-нибудь банальность? Вроде… Вроде… Что там говорят в таких случаях?

Я так ничего и не придумал. Спросил Дюка, но тот заявил, что он мне не нянька и учить меня знакомиться с девушками не намерен, гад такой.

В общем, к половине восьмого я вырядился как на свидание (да так оно и было на самом деле!) и спустился вниз. Дюк остался дома и, несмотря на мои увещевания, наотрез отказался сопровождать меня. Я вышел из подъезда. Что же делать? Рядом с домом, вдоль тротуара, сидели бабульки с цветами. Завтра дети идут в школу! — вспомнил я, подошел и, по какому-то наитию, купил букетик чудесных махровых астр. Потом минут пять простоял у дверей магазина, держа букет у груди и холодея при мысли о том, что девушка не придет, и придется возвращаться, и укоризненно смотреть на Дюка, хотя он, конечно же, ни в чем не виноват…

Но девушка пришла, я шагнул ей навстречу и сказал, протягивая букет:

— Вот. Это вам.

— Спасибо, — голос у нее был просто волшебный! А глаза, распахнутые от удивления, совсем сказочные…

— Ты чего так быстро? — спросил Дюк, когда я вернулся домой, напевая какую-то песенку.

— Быстро?

— Ну да. Девушка приходила?

— Приходила.

— Одна?

— Что значит одна? Ах, ну да, моорна с нею не было.

— И что?

— Что?

— Почему ты здесь?

— А где мне еще быть? Это мой дом, между прочим.

— А девушка?

— Что девушка?

— Нет, вы посмотрите на него! — возмутился Дюк, летая из стороны в сторону, что означало у него крайнюю степень неудовольствия. — Корчит из себя этакого дурачка! Девушка где?

— Ну где, где? — я пожал плечами. — Дома, наверное.

— Та-ак… — сказал Дюк. — Ну и болван же ты!

— А ты — колобок! — огрызнулся я, сладко улыбаясь. — Я назначил ей свидание!

— Ну?! — Дюк даже не обратил внимания на колобка, хотя раньше всегда обижался. Или делал вид, что обижается.

— Вот тебе и ну! Завтра мы пойдем с ней в театр.

— Это хорошо, — Дюк перестал мотаться, улыбнулся нарисованным ртом, — А как ее зовут?

— Как? Да, как же ее зовут? Знаешь, не спросил… Вот дурень, а? Не спросил. Ну ничего, еще спрошу. Как ты думаешь?

Дюк покрутил головой, хотя чем ему еще крутить, если у него ничего, кроме головы, нету.

— Ну ладно, Дюк, ну чего ты? Ну спрошу завтра, какие мои годы. И не старайся, ты мне настроения не испортишь, оно у меня знаешь какое замечательное. Тебе и не снилось. Хотя тебе никогда ничего не снится. Бедный, бедный Дюк. Он не спит. Он не видит снов. Дюк, а вот возьму и женюсь на ней, а?

— Какой прыткий! — сказал Дюк, улыбаясь. — Имени еще не знает, а уже жениться собрался. Не говори «гоп»…

— Да я не говорю. Да, кстати! Или совсем не кстати? Хлеба-то я так и не купил! Дюк, а ты будешь на нашей свадьбе?

— Сглазишь, чудило!

— Тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо, и по дереву постучим, вот так. Нет, не сглажу. Чувствую. Просто чувствую.

Когда я собирался в театр и наводил последний лоск, я предложил Дюку пойти со мной, заранее зная, что он не пойдет. Однако он, к моему безмерному удивлению, согласился. Я повернулся к нему и уставился в его ненастоящие глаза.

— Ты пойдешь со мной?!

— Пойду. А почему бы не пойти?

— Ну… Я… Эээ… Буду не один.

— Я знаю, — кивнул Дюк, то есть не кивнул, а качнул лицом вниз-вверх.

— И, тем не менее, пойдешь?

— Да. Кто, как не я, должен за тобой присматривать?

— Та-ак… А тот Дюк… Он тоже пойдет?

— Да.

— Ну, дела… — протянул я и принялся завязывать галстук.

— Чего ты удивляешься? — Дюк поджал губы. — Ты же не на интимное свидание идешь, а в театр. А моорнов в театр пускают. Пока еще.

— Вот именно: пока, — сказал я, справившись с галстуком.

— Обидеть хочешь? — Дюк шмыгнул носом. — А зря. Да не переживай ты, мы будем висеть где-нибудь под потолком, в компании других моорнов. Могу я посмотреть спектакль, в конце концов?