Я сознательно не говорю о том, кому принадлежат какие реплики. Мне намного важнее общая картина, в которой реплики являются не четкими позициями, структурно-функциональными блоками в неких мировоззренческих системах, а мазками на гигантском полотне, разрисованном художником по имени Постсоветская Трагедийность. Художник этот колеблется между импрессионизмом и экспрессионизмом. Иногда картина напоминает плач, иногда крик (есть такое полотно у Мунка). А иногда и плач, и крик одновременно.
Стряхивая этот морок, участники дискуссии начинают говорить о конкретике. Мол, хватит всей этой концептуальной лабуды. Надо конкретно говорить, что будем делать с Украиной, Грузией и так далее. Но всем понятно, что никакая конкретика вне стратегии невозможна. Что эффективную конкретику может породить только внятный концепт. Что из частностей стратегия не рождается. Что в частностях она запутывается. Что концепт (и его более детальные, но все равно абстрактные модификации) не умственная химера, а единственно возможное руководство к практическим действиям.
Описанная мною в начале политическая коллизия и эта интеллектуальная зарисовка - не существуют отдельно друг от друга. Нельзя сказать, что кто-то подлаживается под политическую конъюнктуру. Но и связь интеллектуализма с политикой, безусловно, имеет место. Тема о безальтернативном западном союзнике, безальтернативном западно-либеральном (конечно же, здоровом, державном, а не абы каком) сценарии для России, - не снята с повестки дня. Скорее она пребывает в особом - преренессансном, если уж продолжать художественные сравнения, - состоянии. И это состояние тоже не случайно. А вдруг политика повернется в неожиданном направлении? Тогда надо заявить, что всегда хранил верность этому направлению. А как иначе?
Гостиный двор… Мне скажут, что система случайных и донельзя прагматических обстоятельств привела к тому, что съезд "Единой России" проходил в этом самом Гостином дворе. Но, во-первых, мы не в 1987 году. Уже вроде все научились выбирать для своих публичных мероприятий такие места, которое не должны вызвать двусмысленных ассоциаций. Потому что противник уцепится за название места и начнет строить вокруг него негативные конструкции из этих ассоциаций.
А во-вторых, случайность - это ведь тоже "мессидж". За любыми подобными случайностями может стоять великая наблюдательница Клио - муза истории. Стоять и подмигивать: "Вам бы все товары… Обычные, политические, интеллектуальные… До поры до времени это сходит с рук… А потом…" Товар имеет эквивалент - цену. Он создан для того, чтобы быть проданным. Но ведь не все продается и покупается.
Никто из моих читателей, включая самых завзятых рыночников, не будет говорить о продаже своих близких (например, детей). И каждый, включая скептика и даже циника, понимает, что любовь не продается. И дружба тоже. А то, что продается, - это не любовь и не дружба, а суррогаты.
Время суррогатов позади. Эпоха благополучия кончилась. А вместе с нею кончилась и эпоха товаров. Наступает эпоха, когда труднее всего отличить товарное от нетоварного. То есть неподлинное от подлинного. Но это предстоит сделать.
Путин призывал "Единую Россию" отсеять лишних людей. Это очень важно. Но свести все к этому невозможно. Нам придется отсеивать лишнее в себе. И оставлять лишь то, в чем нет товарного суррогата. Я имею в виду сразу очень многое - и политику, и интеллектуальную деятельность. Да и человеческую позицию тоже.
Все это, безусловно, есть. И только это - нетоварное, сокровенное - может сыграть спасительную роль. Только это поможет нам выйти из ситуации "стратегического бездомия". Только это сможет вывести очень многих за рамки нынешней антагонистической двойственности, усугубленной ощущением фундаментальной вины. Ведь был дом - и нет его. Просто нет - и ничего взамен. Что делать тогда всем сразу - интеллектуалам, политикам? А главное - народу-то что делать? Народу…
Общего ответа нет и не может быть. Наверное, кто-то продолжит стучаться в двери чужого дома. И даже нельзя обвинить его в неправоте. Но если двери будут закрыты наглухо? Что тогда? Найдет ли общество в себе силы для настоящей, в высшем смысле слова нетоварной, стратегической дискуссии о развитии? Ведь мы когда-то умели дискутировать. Могли спорить до хрипоты много часов подряд, умели услышать друг друга, отсеивали тех, кому нечего сказать. Мы перешагивали через формальные регламенты и уходили от частностей. И во всем этом тогда была живая жизнь. Успеем ли мы вернуться к ее истокам, или окончательная беда настигнет нас раньше этого возвращения?
У меня нет однозначного ответа на этот вопрос.
А если бы он у меня и был, то вряд ли стал бы я опрометчиво разбалтывать такую "военную тайну". В одном я абсолютно уверен - данный ответ лежит за рамками любых операций "купли-продажи". Он находится там, где размещена нетоварная, глубинная подлинность. Она же - окончательная серьезность. Ее время еще не настало. Но оно стремительно приближается.
Мне хочется верить во все хорошее. Но я не могу спрятать от себя самого и других ощущение нарастающего неблагополучия. Неблагополучие это пронизывает все сегодняшние успехи, которые я совершенно не хочу девальвировать. И его нельзя избыть, заглушая в себе экзистенциальную и политическую тоску по своему дому.
Большому Дому Развития.
Не надо бояться этой тоски. Тоска пробуждает дух странствия. Дух этот толкает в путь. И как остаться на месте, если он тебя ТАК ТОЛКАЕТ? Ну, труден путь, ну, мало шансов пройти его… И что? Имеем ли мы право отказаться от этих шансов, сколь бы малы они ни были, если других шансов у нас просто нет?
Евгений Ростиков НА СВЯЗИ МИНСК
Лукашенко очень даже гордится, когда руководство Кремля заимствует у него некоторые приемы управления страной.
Например, Батька первый стал назначать губернаторов, создавать идеологически-демагогические структуры. Но порой и он не прочь "поиметь" кое-что из задумок кремлевских затейников. Особенно если это касается такой сокровенной материи, как сохранение личной власти.
В администрации белорусского президента пристально следили за взращиванием в России партийно-чиновничьего суперколосса под названием "Единая Россия", изучали братский опыт, творчески приспосабливая его к местной почве. И вот уже 17 мая в Минске пройдет Первый съезд Республиканского общественного объединения (РОО) "Белая Русь".
Кто-то заметит: "Единая Россия" партия, а у вас какое-то "объединение". Усекайте разницу, г-н Ростиков. В Беларуси любое объединение может уже завтра стать партией, а какую-нибудь слишком "возникающую" партячейку враз так далеко задвинут, что о ней и мать родная не вспомнит.
Лукашенко к созданию этой РОО "БелРуси", конечно же, никакого отношения не имеет. "Его позиция - ему никакая политическая партия не нужна. Он всенародно избранный президент. Он в равной степени отражает интересы всего народа и заботится о нем". Главный идеолог президента не нашел тут ничего лучшего, как только повторить слова шефа, добавив от себя "заботу о народе". Действительно, как истинный демократ и Батька всех белорусов, Лукашенко лично для себя партии не требовал.
Но однажды все-таки обронил, что если простые люди нечто подобное инициируют, он возражать не станет.
Главное, чтоб эта организация была
"конструктивной".
И "низы", конечно же, поспешили "инициировать".
Правда, следуя российской традиции в "БелРусь" сразу же подались все "вершки": председатели колхозов, директора заводов, ректоры ВУЗов, прочий чиновно-номенклатурный люд. Не обошлось без народных избранников - до 70 % депутатов и, конечно же, знаменитых деятелей поп-культуры.
Только какая общественная структура без рядовых? И в "БелРусь" начальники стали скопом сгонять подчиненных, клеймя позором несознательных, угрожая увольнением строптивым.
Похоже, этот энтузиазм чиновного люда, который явно соскучился по "руководящей и направляющей", испугал даже Лукашенко. Выступая с ежегодным Посланием, президент "жестко" предупредил создателей РОО о недопустимости "силой загонять людей в какую-то из общественных организаций или партий. Я еще посмотрю, какие чиновники состоят в этой организации и что они там делают. Значит, им не хватает работы на основных рабочих местах", - спохватился он.