— Вот правосудие Лагардера! — возгласил Анри торжественно. — Госпожа Бернар, я покарал чудовище, о котором вы говорили.

Потом он поднял шпагу и произнес:

— Господа проходимцы, я вовсе не жажду продырявить вам шкуры. Вы мне дурного не сделали, и я готов держать пари, что вам не известно мое имя… моя шпага редко дает промах… Вам очень хочется остаться здесь навсегда? Говорите! Сражаемся или нет?

Он остановился. Все кинжалы и шпаги опустились.

— Отлично, благоразумные друзья мои… Расстанемся по-хорошему!

Он остался один, и тогда из-за кустов вышли Кокардас с Паспуалем.

— Ну что, малыш? — спросил гасконец. — Скользких нанизал?

Нормандец довольно хихикнул.

— Скольких заставил прошептать «Pater Noster»?

Анри схватил из за руки:

— Мне нужен был только герцог… Вот он лежит… Возможно, я убил и его подручного… Но если тот жив, я заставлю его говорить. Он знает тайну моего рождения. Пойдемте, поищем тело этого негодяя, любезные мэтры!

Однако Антуан де Пейроль исчез. На его крик прибежали четверо слуг… Напрасно мастера фехтовального искусства и их великолепный ученик прочесывали все кусты. Пейроля, взвалив на лошадь, отвезли в Париж через ворота Сен-Оноре.

Долговязый фактотум получил рану в плечо. Он притворился мертвым из страха перед Лагардером.

Его скорбное возвращение в Пале-Рояль не прошло незамеченным.

На следующее же утро к нему явился Филипп де Гонзага, чтобы узнать о здоровье герцога Мантуанского.

К тому времени Пейроль уже успел сочинить весьма правдоподобную историю, разумно рассудив, что не следует упоминать имени молодого Лагардера, дабы не всплыли на поверхность старые грехи. Меньше всего ему хотелось бы привлечь к своей особе внимание правосудия.

Итак, он поведал, что герцог поссорился с незнакомым дворянином, которого встретил в фехтовальном зале; произошла дуэль, и его светлость герцог Мантуанский и Гвасталльский был убит на месте; сам же Пейроль, желая отомстить за своего господина, тоже вступил в схватку, но был ранен…

Это объяснение удовлетворило всех.

Герцог Шартрский послал одного из своих офицеров на улицу Круа-де-Пети-Шам, однако господа Кокардас и Паспуаль клятвенно заверили, что не знают имени дуэлянта-виртуоза.

Дело было списано в архив. Пейроль, обезумев от страха, поспешил убраться из Парижа и в скором времени поступил на службу к Филиппу де Гонзага.

XIII

НЕЖДАННЫЙ ДРУГ

Карл-Фердинанд IV, после пышного отпевания в церкви Сен-Рош, которое почтили своим присутствием все три Филиппа, облаченные по сему поводу в траур, отправился в свое последнее путешествие в родовое владение Мантую — в тройном гробу и с подобающим сопровождением.

Графиня де Монборон, любопытная, как все женщины, не отказала себе в удовольствии побывать на церемонии. Кто знает? Повернись все иначе, этот благородный герцог мог бы стать ее супругом.

— Я должна была почтить его память, — сказала она вечером, ужиная вместе с Армель и Анри де Лагардером, — теперь я снова свободна. Господи, прими его душу!

Юноша промолчал, но глаза его так сверкнули, что смотревшая на него сестричка невольно вздрогнула. Графиня же, находясь под впечатлением бурных событий минувшего дня, ничего не заметила и продолжала весело щебетать.

Выходя из церкви, она услышала разные разговоры: как всегда, нашлись люди, которым все достоверно известно!

Они утверждали, что для них нет тайн в этом загадочном деле.

По их словам, покойный герцог Мантуанский и Гвасталльский был убит в честном поединке с неким очень знатным вельможей, которому сам же нанес оскорбление… Доказательства? Но ведь герцог не стал бы биться с кем попало!

Армель, едва скрывая тревогу, спросила:

— Соперника принца будут искать и накажут? Я слышала, что его величество терпеть не может дуэлянтов и повелел примерно их карать?

И она бросила быстрый взгляд на Анри, который сделал вид, что его это не касается. Жанна де Монборон ответила:

— Где нет виновника, там король теряет свои права! Убийца неизвестен… или же считается таковым…

Час спустя, оставшись с Анри наедине, Армель де Сов схватила его за плечо.

— Это сделал ты? — воскликнула она, вздрогнув.

— Я! — сказал Анри, гордо выпрямившись. Светловолосая девочка топнула ногой о паркет.

— Ты же обещал мне…

— Что обещал?

— Не рисковать больше жизнью на дуэли! Эти сражения отжили свой век! Со времен Великого кардинала они запрещены законом. Ты и без меня знаешь, что его величеством учрежден специальный маршальский суд, дабы бороться с этим злом. У тебя уже были неприятности из-за истории с твоим капитаном… Не из-за нее ли тебе пришлось покинуть полк?

— Я не жалею об этом, — коротко возразил Анри. — Человек, который осмелился поднять на меня трость, должен был умереть… или послать меня самого ad patres!

— Хорошо, пусть так, ты не мог не драться с капитаном де Жевезе, — стояла на своем Армель, — но зачем ты убил герцога Мантуанского?

— Я не убивал его, — безмятежно сказал Анри.

— Да как ты смеешь?.. — вознегодовала Армель.

— Я был орудием Провидения, милая сестренка, вот и все. Тот, кого везут теперь в Италию в карете, обтянутой черным крепом, с почестями, подобающими принцу и герцогу, был чудовищем, которого разоблачила на смертном одре госпожа Бернар! Я был призван покарать его.

Девочка широко раскрыла глаза от удивления, а Анри спокойно продолжал:

— Этот человек лишил меня отца, матери и, вполне возможно, наследства герцогов Гвасталльских… Доказательства? У меня их нет! Но он был вполне способен на самое гнусное преступление. В зале Кокардаса и Паспуаля он предательски пытался убить меня, сняв наконечник со шпаги, тогда как я фехтовал учебной рапирой… Вечером в «Аллее королевы» он устроил подлую засаду… десять человек поджидали меня, обнажив шпаги и выхватив кинжалы… я пощадил бандитов, наказал только трусливого и преступного герцога… Может быть, я не совладал бы с гневом, но мысль о тебе остановила мою руку… Ты спасла жизнь девятерым, любимая моя сестричка!

Тут разгорелся нежный спор двух любящих существ. Как истая дочь Евы, девушка трепетала за жизнь своего друга, хотя и выражала восхищение его искусством, хладнокровием и доблестью. Она доказывала также, что излишняя пылкость Анри может повредить его военной карьере, и умоляла дать слово никогда больше не драться на дуэли.

— Дорогая моя Армель, — ответил юноша, — я ничего не могу тебе обещать. Даже если бы я сумел обуздать свою натуру, обстоятельства могут сложиться так, что моя шпага сама выскочит из ножен, дабы свершить справедливый суд!

Армель при этих словах залилась слезами, а он бережно привлек ее к себе.

— У меня было два нерушимых завета: я поклялся отомстить тому, кто украл мое имя и состояние, а главное, убил моих родителей, и поклялся также вернуть тебе отца. Я свершил первое при помощи шпаги, и у меня есть предчувствие, что она же поможет мне исполнить второе обещание.

После того как Анри де Лагардер в схватке с девятью наемными убийцами у недостроенного фонтана в «Аллее королевы» покарал Карла-Фердинанда IV, он преисполнился уверенности в собственных силах. Теперь он мог не бояться никого и ничего.

К тому же ему все еще не приходил вызов из Наваррского полка, куда он записался после злосчастной дуэли с капитаном де Жевезе.

Бездействие томило его. Только благодаря Армель, своему доброму ангелу-покровителю, он не бросился в какую-нибудь авантюру — единственно ради того, чтобы испытать ни с чем не сравнимое ощущение опасности.

Тогда он сказал себе: «Я достаточно силен, чтобы рискнуть. Надо раскрыть, наконец, тайну кабачка „Сосущий теленок“, хотя Кокардас и Паспуаль и уверяют меня, что, в это подозрительное место лучше не соваться».

Вот почему через два дня после разговора с Армель он предупредил графиню Жанну, что сегодня не будет ужинать во дворце Монборон.

Покинув ближе к вечеру улицу Гренель-Сен-Жермен, он направился к Сене и пошел по набережным к Новому мосту, где, как и в былые времена, шумела и суетилась ярмарка.