Следующим свидетельством того, что все пошло наперекосяк, явился арест Билли Баттуты в Нью-Йорке из-за его сатанинской аферы. Алли, прочитав об этом в воскресных газетах, проглотила свою гордость и подозвала Джибрила из репетиционного зала, чтобы предупредить его против сотрудничества с такими откровенно преступными элементами.

— Баттута мошенник, — уверяла она. — Все, что он творит — перфоманс, фальшивка. Он хочет убедиться, что сделает хит с Манхэттенскими вдовами, и для этого сделал нас своей пробной аудиторией. Эта козлиная бородка! И студенческая куртка, боже мой: как мы опустились для такого?

Но Джибрил был холоден и замкнут; согласно его же сценариям, она бросила его, и он не собирался принимать советов от дезертиров. Кроме того, промо-команда Сисодии и Баттуты утверждала — а он доверял этой информации, — что проблемы Билли не имели никакого отношения к праздничной ночи (которая получила название Фильмелла{1557} ), ибо финансирование оставалось твердым, деньги для гонораров и гарантии уже были ассигнованы, все запланированные бомбейские звезды подтвердили свое участие.

— Планируется ананшлаг, — обещал Сисодия. — Shoshow must go on {1558} .

Следующим свидетельством того, что все пошло наперекосяк, стало внутреннее состояние Джибрила.

Намерение Сисодии держать людей в неведении об этой Темной Звезде подразумевало, что Джибрил должен был войти на сцену Эрлс Курта, закутавшись в паранджу{1559} . Так, чтобы в тайне оставался даже его пол. Он получил самую большую гримерную — черная пятиконечная звезда была прикреплена на двери — и был бесцеремонно заперт в ней коленоподобным продюсером в очках. В гримерной он нашел свой ангельский костюм, в том числе специальное приспособление, которое следовало прикрепить ко лбу, чтобы светящийся контур вспыхивал позади головы, создавая иллюзию ореола; и внутреннее телевидение, по которому он мог бы наблюдать шоу: Митхун{1560} и Кими{1561} , скачущие в отделении «disco diwané»{1562} ; Джайяпрадха{1563} и Рекха{1564} (ничего общего: мегазвезда, не какая-то там иллюзия на коврике), дающие по-царски театральное интервью, в котором Джайя обнародовал свои взгляды насчет многоженства, тогда как Рекха фантазировала об альтернативных жизнях — «Если бы я родилась за пределами Индии, я стала бы парижским живописцем»; настоящие мужчины, выполняющие трюки от Винода и Дхармендры{1565} ; Шридеви, надевающая свое влажное сари, — пока не пришло время занять свое положение на управляемой лебедкой «ладье» высоко над сценой. Был здесь и переносной телефон, по которому должен был позвонить Сисодия, чтобы сообщить, что ковчег полон («какаждой твари — по паре»){1566} , что он одержал победу или желает предложить Джибрилу свои техники по изучению толпы (Вы можете распознать пакистанцев, потому что у них вторые подбородки, индийцев, потому что они полуголые, и бангладешцев, потому что они ужасно одеты, «все пупурпурное и розовое изо... изо... и золотое, вот что они любят»), — и который в противном случае будет молчать; и, наконец, большая коробка в подарочной обертке — маленький подарок предусмотрительного продюсера, — в которой, как оказалось, находилась мисс Пимпл Биллимория с привлекательной миной на лице, увитая во множестве золотыми лентами. В город пришло кино.

Странное ощущение началось — вернее, вернулось, — когда он находился в «ладье» над сценой, ожидая своего выхода. Он размышлял о своем движении по тому пути, на котором теперь в любой момент ему мог быть предложен выбор: выбор — мысль эта возникла у него в голове безо всякого его участия — между двумя реальностями, этим миром и миром иным, который тоже находится здесь, видимый, но незаметный. Он почувствовал себя медленным, тяжелым, отделенным от собственного сознания и понял, что не имеет ни малейшего представления о том, какую дорогу бы выбрал, в какой мир желал бы вступить. Доктора ошибались, чувствовал он теперь, обращаясь с ним как с шизофреником; раскол был не в нем, а во вселенной. Когда колесница начала спуск к могучему приливному реву, ширящемуся под ним, он репетировал свои приветственные слова — Меня зовут Джибрил Фаришта, и я вернулся — и слышал этот рев, так сказать, в стереозвучании, ибо он тоже принадлежал к обоим мирам, с различным значением в каждом из них; — а затем огни поразили его, он высоко воздел руки, он возвращался средь вьющихся облаков, — и толпа признала его, и его товарищи-актеры тоже; люди вскакивали с мест, каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок в зале, вздымаясь к сцене, неостановимые, словно море.

Первый добравшийся до него мужчина улучил момент, чтобы выкрикнуть: Помните меня, Джибрил? С этими шестью пальцами на ноге? Маслама, сэр: Джон Маслама. Я хранил тайну о вашим присутствии среди нас; но да, я сообщил о пришествии Господнем, я пришел пред Вами, глас вопиющего в пустыне, приготовить путь и прямыми сделать стези {1567} , — но потом его оттащили, и охранники окружили Джибрила, они вышли из-под контроля, это — гребаное буйство, Вам придется , — но он не собирался никуда идти, поскольку заметил, что, по крайней мере, половина толпы носила причудливый головной убор: резиновые рожки, придающие демонический облик, словно бы являясь знаком принадлежности и вызова; — и в тот миг, когда он увидел подпись врага, он почувствовал развилку вселенной и отверг левую тропу.

Официальная версия, заявленная организаторами и принятая всеми средствами массовой информации, гласила, что Джибрил Фаришта был поднят из опасной зоны с помощью той же управляемой лебедкой колесницы, в которой спустился и которую не успел покинуть; — и что, вследствие этого, было нетрудно организовать его эвакуацию в изолированное и незаметное место высоко над местом битвы. Эта версия оказалась достаточно эластичной, чтобы пережить «откровение» в Voice о том, что помощник режиссера, отвечающий за лебедку, не — повторяем: не — включал ее после того, как она приземлилась; — что, фактически, колесница оставалась на земле все время буйства экстатичных кинофанатов; — и что существенные денежные суммы были проплачены закулисному персоналу, дабы убедить его сговориться на создание истории, которая, будучи вымышленной от и до, оказалась бы достаточно реалистический для того, чтобы читатели газет могли в нее поверить. Однако слух о том, что Джибрил Фаришта на самом деле вознесся высоко над сценой Эрлс Курта и растворился в небесной сини и облаках пара, стремительно разносился азиатским населением города и питался множественными свидетельствами об ореоле, струящемся из точки непосредственно позади его головы. На второй день после исчезновения Джибрила Фаришты торговцы новинками в Спитлбрике, Уэмбли{1568} и Брикстоне{1569} продавали столь же много игрушечных ореолов (зеленые флуоресцентные обручи были особенно популярны), как и лент, к которым была прикреплена парочка резиновых рожек.