Почти всю свою жизнь Ельцин не обращал особого внимания на родных. И в Свердловске, и первые годы в Москве целиком он был занят карьерой, пропадал на работе от зари до зари.

К своим близким президент относился неизменно сурово и жестко: в их доме не было места сантиментам и нежностям, здесь царил чисто партийный домострой, он даже при случайных знакомых мог наорать на жену и дочерей, обозвать их последними словами.

Но чем старее становился Ельцин, тем сильнее прорывался из него рецидив поздней отцовской любви. Лишь оказавшись одной ногой в могиле, Борис Николаевич впервые понял, должно быть, что жил все эти годы ошибочно, неверно. Ни одна должность не стоит тепла семейного очага; случись что – никого, кроме родных, рядом с ним не останется; стакан водки поднесет любой, а вот – воды…

В первую очередь ельцинские чувства распространялись на младшую дочь: и он, и Наина всегда любили Татьяну сильнее старшей сестры. Елена была успешнее, благополучнее, женственнее; в школе и в институте училась отменно (серебряная медаль, красный диплом); рано покинула отчий дом, удачливо выйдя замуж. Словом, за нее можно было почти не беспокоиться.

То ли дело Татьяна, этакий сорванец в юбке, с трудной судьбой и неуживчивым характером. Если Елена была маминой дочкой, то Татьяна – уж точно папиной. От Ельцина к ней перешли по наследству большинство его типично мужских черт: упрямство, честолюбие, амбициозность.

Сразу после школы, наперекор родительской воле, отправилась она покорять Москву. Личная жизнь ее не сложилась. От скороспелого студенческого брака у Татьяны остался сын, названный в честь деда Борисом. Даже после того как Ельцина назначили секретарем ЦК, а вслед за тем и вожаком столичных коммунистов, Татьяна долго не могла найти – ладно уж достойно-номенклатурного – хоть какого-нибудь, самого завалящего мужа; не по причине каких-то своих изъянов – вовсе нет, она была достаточно хороша собой. Просто младшая ельцинская дочь – точно по Фрейду – всех мужчин сравнивала с отцом, и сравнение это выходило явно не в их пользу.

Такого отношения не мог выдержать ни один мало-мальски уважающий себя кавалер. В итоге дошло до того, что Татьяна закрутила роман с рядовым сотрудником отцовской охраны Александром Быковым, но и тот очень быстро дал деру.

Выйти замуж удалось ей лишь с бог знает какой по счету попытки. Любви здесь не было и в помине; когда тебе под тридцать, а на руках ребенок, уже не до разборчивости.

Со своим избранником Татьяна служила в одной шарашке – знаменитом КБ «Салют», ковавшем ракетный щит Родины.

Леонид Дьяченко был юношей из хорошей семьи. Его отец работал заместителем генконструктора того же КБ, а дедушка был член-корром Академии медицинских наук. Ну, а самое главное – он являл собой классический пример бессловесного подкаблучника, всегда и во всем подчиняющегося воле жене; решения в их семье неизменно принимала Татьяна. Роль зятя всесильного секретаря МГК полностью устраивала Дьяченко; ради этого можно было закрыть глаза и на наличие у жены ребенка от первого брака, и на то, что была она на три года старше его…

(Уже потом Татьяна придумает красивую сказку о любви с первого взгляда: будто, катаясь на лыжах в Крылатском, она потеряла варежку, а Леонид нашел, их глаза встретились, и сердца затрепетали. Если учесть, что познакомились они в 1984 году, а поженились только в 1987-м, звучит это как минимум забавно.

Доводилось мне встречать и иную, столь же романтичную версию морганистического знакомства: «в очередной раз, не позволив заплатить за себя в общественной столовой, девушка подняла глаза и увидела своего второго мужа».)

Отношение к Дьяченко в ельцинской семье всегда было пренебрежительно-насмешливым: никто здесь особо с ним не считался. Часто его даже не звали за общий стол. О том, чтобы Ельцину пропустить по маленькой с зятем, не могло идти и речи, хотя Леонид выпить был тоже совсем не дурак.

И тестя, и тещу, а уж тем более жену Дьяченко боялся до рези в желудке. Он вообще по натуре был человеком безмерно трусливым и робким; даже если шел с приятелями в баню, и туда по извечной русской традиции привозили гетер, мгновенно одевался и садился в уголок; не дай бог, Татьяна узнает, выставит на мороз. (С первого же дня молодая семья жила под одной крышей с Ельциными.)

Но зато, знакомясь с людьми, Дьяченко с гордостью представлялся дословно так: «Леонид, зять Ельцина». (После коронации тестя, представление несколько изменилось; теперь он говорил: «Леонид, зять президента».)

Из всего президентского клана именно Дьяченко первым попал в объятия желтого дьявола.

Леонид (в семье его звали Лешей) очень хотел разбогатеть. Проще всего, конечно, было ему воспользоваться родством с президентом, но в те уже былинные годы даже сунуться с этим к Ельциным было равносильно самоубийству.

Свой бизнес президентский зять начинал с малопочтенной, недостойной его статуса ерунды: в 1992 году Дьяченко организовал точку в Лужниках по продаже женских китайских трусов. Временами он даже сам вставал за прилавок, благо в лицо его никто пока не знал, выкрикивая рекламные слоганы собственного сочинения; например такие: «Наши трусы приятно холодят ваши руки». Или: «Боритесь с инфляцией: вкладывайте ваши деньги в трусы». Однако коммерция от этого лучше не шла.

О том, что его родственник торгует ширпотребом, сиречь спекулирует, Ельцин долго не знал. Все обнаружилось совершенно случайно; однажды в Лужниках внезапно объявили санитарный день. Незадачливому ларечнику пришлось вместе с товаром возвращаться на дачу, где, как назло, встретили его приехавшие к президенту соратники с женами. Выпито было уже немало, а посему гости потребовали распаковать таинственные коробки; а вкупе с ними раскрылась и страшная тайна президентского зятя.

Спас положение Ельцин; он широким жестом предложил генеральшам забрать с собой понравившиеся трусы, чем нанес непоправимый удар дьяченковскому бюджету…

Это было счастливое, благословенное время, когда ни о каких банковских счетах и заграничных виллах президентская семья даже не смела мечтать. К любому стяжательству тот, прежний Ельцин относился неизменно сурово и круто. Когда однажды, в начале 1990-х, дочки с внуками засобирались на отдых в Грецию, и он узнал, что обойдется поездка в 20 тысяч долларов, бешенству его не было предела; он кричал, топал ногами; естественно, ни в какую Грецию никто не поехал.

«Жили они тогда очень скромно, – вспоминает один из приятелей Леонида Дьяченко. – У них не было денег даже на то, чтобы сходить в ресторан. Помню, как-то Леша позвал меня в гости к себе на Осеннюю, и я услышал его разговор с Татьяной по телефону: „Здесь утром лежали деньги? Куда они делись? Да нет, тут было триста долларов, а сейчас осталось только сто“».

Чем больше времени проходило со дня президентских выборов, тем сильнее президентская родня начинала чувствовать свою неприкаянность. Совершенно никчемные, пустые люди без рода, без племени превращались на их глазах в богачей. Миллионные состояния делались – в прямом смысле слова – из воздуха. Жены министров, не стесняясь, выходили в свет, сверкая бриллиантами.

Роскошная, сытая жизнь проносилась мимо. Семья же, буквально сидя на мешках с золотом, обладая безграничными, невообразимыми возможностями, истязала себя аскетизмом и воздержанием. (Только когда Ельцин, уже будучи президентом, переехал на свою первую собственную дачу, обслуге дозволили выбросить солдатские матрацы: до этого глава государства преспокойно на них почивал.) Долго так продолжаться не могло; времена падающих в голодный обморок цюруп давно уже канули в Лету.

(«Господи, как же мне надоела эта нищета», – бросила как-то в сердцах Татьяна одному своему знакомому.)

Вот в эти-то переломные дни и встретился на Татьяниной дороге Борис Абрамович Березовский.

Бытует убеждение, что именно Березовский сбил президентскую дочку с истинного пути, подобрав отмычку к ее мятежной, рвущейся душе. На самом деле это не совсем так.