Тем временем птица спускалась к земле. Приземлившись со скоростью сто миль в час, она умудрилась остановиться перед маленьким входом в пещеру, зиявшим в склоне холма. Вокруг простирался густой лес.

Дэйва и Ниму загнали в пещеру. Остальные разбрелись по лесу, внимательно разглядывая небо. Нима прижалась к Дэйву, бормоча, что Сыны Яйца непременно примутся их пытать.

– Ну хорошо, — заговорил наконец Дэйв. — Кто эти сыновья яиц? И чего они на меня так взъелись?

– Это выродки, — сообщила она. — Когда-то они были антимагами-индивидуалистами. Добивались запрета на применение магии во всех случаях, когда есть другие способы. Боролись с сатерами. Магия снабжала их пищей, улучшала мир, в котором они живут, а они ее ненавидели, потому что не могли понять. К ним присоединилась кучка жрецов-отступников. В том числе мой брат.

– Твой брат?

– Это она обо мне, — сказал Борк. Войдя в пещеру, он сел на корточки и ухмыльнулся Дэйву. Судя по всему, лично против Дэйва он ничего не имел. — Я был на побегушках у сатера Карфа, пока тошно не стало. Как твое здоровье, Дэйв Хэнсон?

Дэйв призадумался и, все еще дивясь чуду, честно ответил:

– Замечательно. Даже яд, который они примешали к моей крови, вроде бы больше не действует.

– Ну, это понятно… Значит, сатер Карф уверен, что мы тебя убили — ему, видно, уже доложили. Если он считает тебя мертвым, погони не будет; он знает, что Ниму, хоть она и дуреха, я в обиду не дам. И вообще не такой уж он мерзавец, этот старикан, не чета некоторым сатерам… Ну, Дэйв, вообрази себе, каково это — когда живешь ты, простой нормальный парень, и вдруг какой-нибудь жрец уводит у тебя при помощи магии жену. А потом, наигравшись, присылает обратно, но она уже набралась всяких штучек, заделалась настоящей ведьмой и все хочет чего-то, так как жрец с нее хотельное заклятие не снял. Что за жизнь у тебя будет? Словом, человек желает одного, а магия ему — раз под дых! Конечно, они нас кормили. Попробовали бы не кормить — после того как отняли поля и скот и приучили всех тянуться за подачками, вместо того чтобы зарабатывать на хлеб честным путем. Они нас обратили в рабство. Если ты передоверяешь кому-то ответственность за свою судьбу, ты раб, как ни крути. Сатерам в этом мире живется прекрасно, если они сумеют сделать так, чтобы яйцо не разбилось.

– Что это за бред насчет яйца? Борк пожал плечами.

– Не бред, а самый что ни на есть здравый смысл. Зачем вокруг планеты небо-скорлупа? Вообще-то есть одна легенда. Тебе ее надо знать, может, она и для твоей жизни что-то значит. Давным-давно — а возможно, далеко-далеко — жили-были два мира. Один назывался Ялмез, а другой — Земля. Два мира, разные, независимые, друг от друга, на своих разветвленных тропках во времени. Так повелось со дня сотворения вселенной. Один был миром правил и законов. Дважды два не всегда равнялось четырем — но чему-нибудь да равнялось непременно. Немножко похоже на твой мир, верно ведь? Другой мир… ты назвал бы его хаосом, но и в нем имелись кое-какие законы, только их надо было еще уметь предсказать. Дважды два тут равнялось «как повезет». Впрочем, иногда такой вещи, как произведение двух чисел, просто не было. Тела вместо массы покоя имели массу суеты. По твоим меркам, это был не мир, а полная анархия. И жить там, я так понимаю, приходилось несладко. Борк выдержал скорбную паузу.

– Да и у нас все к этому идет, — произнес он наконец. — Похоже на то… Ну, одним словом, люди там все равно жили. Люди всегда устраиваются. И вот вообрази себе два обитаемых мира, каждый на своей темпоральной тропе, или на своей вероятностной траектории, или как там бишь ее… Ну ты, наверное, уже понял, что вероятные миры с течением времени раздваиваются и расходятся все дальше. Дело житейское. Но эти два мира СЛИЛИСЬ.

Дэйв вздрогнул. Борк испытующе поглядел на него.

– Да, так оно и случилось. Две темпоральные тропы встретились. Две противоположности сплавились воедино. Только не проси разъяснить, как это было: дело давнее, и точно я знаю только одно — факт, как говорится, имел место. Два мира столкнулись и соединились, из них получился наш мир — в книжках это событие называется «Битва за рассвет». Собственно говоря, из-за этой «битвы» вышло так, что оба мира потеряли свое истинное прошлое, а их гибрид сумел стать только таким, каким уже был — период перемен куда-то делся…

У Дэйва голова пошла кругом.

– Ну хорошо, — пробурчал он. — Допустим, это объясняет, почему здесь действует магия, но небо-то здесь при чем? Борк почесал в затылке:

– Верно, непонятно, — признался он. — Я всегда гадал, бывают ли планеты без скорлупы. Кто его знает! Но у нашей планеты такая скорлупа есть — и она, родимая, трескается. Сатерам это не по вкусу, они хотят остановить этот процесс. А по-нашему — пусть трескается побыстрей… Моя история о двух дорогах, которые соединились, тебе ничего не напоминает, Дэйв Хэнсон? Нет? Ну как же: мужской принцип закона и женский принцип каприза — они слились и «снесли» оплодотворенное яйцо! Две вселенные совокупились: получилась планета-клетка, заключенная в скорлупу. Яйцо! Мы — яйцо вселенной. И когда из яйца вылупляется «птенец», не надо его удерживать!

«А ведь этот парень не похож на фанатика, — отметил Дэйв про себя. — Может, он и чокнутый, но к бредовой истории с «птенцом» подходит серьезно, это уж точно. Правда, кто ж их разберет, этих сектантов…»

– И кто же вылупится из вашего яйца? — спросил он вслух. Великан небрежно пожал плечами:

– Разве яйцо знает, чем станет — курицей или муравьем? Естественно, нам это неведомо. Дэйв задумался.

– И нет даже догадок?

– Никаких, — отрезал Борк. Дэйву показалось, что Борк несколько разнервничался — видимо, даже фанатики были не совсем уверены, что им действительно хочется покидать яйцо.

Борк, остыв, вновь пожал плечами:

– Удел яйца — треснуть, — произнес он. — И все тут. Мы это предсказывали уже… сейчас подсчитаю… уже лет двести тому назад… Сатеры смеялись. Теперь они уже не смеются — зато пытаются предотвратить неизбежное. Что случается с цыпленком, когда ему не позволяют вывестись из яйца? Он остается цыпленком? Или погибает? Конечно, второе. А мы погибать не хотим. Нет, Дэйв Хэнсон, мы не знаем, что будет дальше, но зато мы знаем, что этому нельзя мешать. Против тебя я ничего не имею, но я не могу допустить, чтобы ты совершил непоправимую глупость. Вот почему мы пытались тебя убить. Извини, но я бы тебя прямо сейчас прикончил снежа-ножом, чтобы уж не оживить. Но пока не могу.