Глава 4

Мгновение он стоял неподвижно. Ее как-то предупредили? Она могла засечь его в тот момент, когда он проходил мимо нее в поезде, сошла пятью остановками раньше, пока он прятался в купе Хетча.

Дела вдруг повернулись совсем не так многообещающе, как были. Он напал на полицейского в поезде, а предъявить в ответ на это ему нечего. Как только Хетч сообразит, что Бразг пропала, – а его связь с ней была так же недоказуема, как его нападение на Эла – он выдвинет обвинения без вреда для себя. Сканирование не являлось доказательством в суде, так что это будут лишь слова Эла против его слов. Любое жюри присяжных предпочтет простеца – тэпам вообще не позволено служить юристами.

Облегчение было почти головокружительным, когда он осознал, что Бразг покинула свое место лишь для того, чтобы присоединиться к толпе, нетерпеливо ожидающей высадки.

"Чтоб тебя", подумал он, выдохнув впервые за несколько минут. И последовал за нею из поезда в хаос, которого он себе даже в диких снах не мог вообразить.

Эл, конечно, читал о Париже, городе света. Он представлял себе его как место древней, сверхъестественной красоты, вроде волшебной страны художников в беретах и мыслителей, греющихся праздно и задумчиво в ласковой славе прошлого. Ночью он, должно быть, делался городом звезд, созвездий, принесенных на Землю. Такое он представлял себе в воображении. Не то он увидел.

Лионский вокзал был строгим просторным зданием, восстановленным некогда после последней Мировой Войны, в которой он – как и большая часть города – был взорван террористами. Первое впечатление Эла было словно от длинной духовки, полной крыс, только начинающей разогреваться. Грызуны, инстинктивно начинающие понимать свою участь, корчились, извивались, требовали выпустить их на волю. Вот только их тупые маленькие крысиные мозги не знали, где "выход", так что они просто сбивались в пихающуюся массу.

Он никогда до сих пор не сталкивался с пихающимися массами – ни в Тэптауне, ни в Женеве. Он в секунду потерял Бразг из виду, поймал мельком ее быстрое движение, потерял ее снова. Она торопилась. Эл заметил ее походку, попытки просочиться сквозь толпу. Он приоткрыл свои блоки, чтобы поймать телепатический след Бразг.

Как будто тысяча человек все вместе закричали ему что-то важное. Он задохнулся, невольно прижимая руки к голове, голове, которая раздулась как пузырь, и натягивалась все туже, туже. Толпа распалась на ряд стоп-кадров, все разные, тысяча движений между ними выпали. Ментальный рев то усиливался, то ослабевал, как будто он был радио с плохим приемом.

Затем он сумел выключить их все и понял, что упал на колени. Люди смотрели на него с выражениями от нейтрального до раздраженного, обходя его кругом.

Он мотнул головой и встал. Это было глупо. И он понятия не имел, как долго был не в себе. Вероятно, секунды, но – он посмотрел на свои часы, затем вспомнил, что до сих пор на них не смотрел, так что все-таки не знает, сколько прошло времени.

Он затравленно огляделся, думая, что же делать. У него было два пути: спуститься по эскалатору в метро, либо выйти наверх на улицу. Если он выберет ошибочное направление, то наверняка потеряет всякий шанс, который у него оставался найти Лару Бразг.

Он взглянул на поток людей, утекающий в пучину городской подземки, и содрогнулся. Он не смог бы пойти этим путем, не сейчас.

Он вышел со станции на Рю де Лион, узкую, суетливую, мощеную булыжником улицу, окруженную грязными серыми зданиями, которые выглядели так, будто им давно следовало развалиться. Только что прошел дождь, и специфическое зловоние смешивалось с острым запахом мокрого камня, смрад, слагающийся из тысячи смрадов, как будто каким-то невозможным образом город помнил открытые клоаки, горящие керосин и бензин, серу древнего огнестрельного оружия – всякий химикат, который когда-либо тек или распылялся в нем от начала времен.

Это было еще одно чуждое место, намного более угрожающее, чем сельская местность – и притом как-то более возбуждающее.

Более увлекательным было все же то, что он заметил Лару Бразг, исчезающую за поворотом. На сей раз, более подготовленный, он навел на нее компактный, туннелеобразный щуп и поймал снимок ее сознания, такой же индивидуальный, как отпечаток пальца, или, быть может, уместнее, как запах для ищейки. Он хотел бы отважиться на легкое сканирование, чтобы, может быть, узнать, куда она направляется, на случай, если он снова ее потеряет, но не смог. Тэп со способностями Бразг не заметил бы его слежки, но нечто более явное могло посеять тревогу в ее голове.

Эл спешил по улице, снова на охоте. Он шел по ее следу, пересек глубоко вырытый канал по железному пешему мостику. К его изумлению, канал исчез в сводчатом туннеле недалеко по правую руку, убегающем под широкую площадь. Изумрудная прогулочная лодка, украшенная позолоченными лилиями, как раз проплывала под аркой. Он глазел туда мгновение, но не почувствовал, чтобы Бразг пошла туда, ни на лодку, ни на узкую пешеходную дорожку, примыкающую к воде.

Он огляделся на уличные знаки и понял, с удивлением туриста, который натолкнулся на место, о котором слышал, что это была Площадь Бастилии, где когда-то стояла самая знаменитая тюрьма города. Теперь ее не было, над сквером ныне доминировала неясно вырисовывающаяся Опера Бастилии, сама примерно трехсотлетняя. Площадь, кажется, была построена над каналом.

Там, где когда-то чахли узники французских королей, продавцы торговали вразнос безделушками и сувенирами, а броские лавочки и кафе смотрели на Июльскую Колонну с ее позолоченной статуей Свободы. Маленькая группа центавриан-туристов, одетых в безупречные и богато украшенные наряды, сопровождаемых кем-то, выглядевшим как гвардеец в доспехах и с мечом, пролагала себе путь мимо лавочек. Трудно было не отвлечься на них – он до сих пор не видывал инопланетян вживую – но он пытался удержать свой разум на поставленной задаче. Тем не менее, Беглянка снова исчезла из виду.

Но не из разума. Она была где-то тут – он ее чувствовал.

Он постоял некоторое время, пытаясь отсеять ее от цветастой толпы туристов и торговцев. В этот раз Эл лучше справился с гомоном – людей было поменьше, но, что еще важнее, он быстро адаптировался к новым условиям. Он уловил кошачьи мыслишки карманника, движущегося к ничего не подозревающим жертвам; страсть двух юных любовников; ненависть старой женщины к сезону отпусков и стаям саранчи-остолопов, которых он принес. Слегка странное ощущение сознаний центавриан, их забавное презрение почти ко всему, что они видели. Он все еще не мог засечь Бразг. Она все же была, как в коконе, вероятно, в одном из зданий.

А он, должно быть, вызывает некоторые подозрения, догадался он, стоя открыто и вот так глазея.

Он обошел сквер по краю и там, где сильнее почувствовал ее, сел в маленьком уличном кафе. Он пытался придать себе расслабленный вид, чтобы его мимика и язык тела не выдавали его намерений.

Он чуть из кожи не выскочил, когда журчащий мужской голос сказал: "Что желаете?" вблизи его уха. Это был французский, более жесткий, нежели мягкий швейцарский диалект, но все же прекрасно понятный.

– Чашку кофе, пожалуйста, – сказал Эл на том же языке. – А что у вас еще есть?

– Ась? – сказал официант.

– Чашку кофе, повторил Эл, – и я хотел бы посмотреть меню.

– Мне жаль, сэр, – сказал официант, – я не говорю по-немецки или на каком там. Я говорю только по-французски.

Эл нахмурился. Запах Бразг теперь держался у него в уме прочно, как маяк, и это пока никуда не уйдет. Он мог уделить минуту и коснуться мыслей официанта. А официант лгал.

– Вы поняли меня очень хорошо, – сказал Эл. – Если вы не хотите обслуживать меня, отлично, но я собираюсь сидеть здесь, тем не менее. Играйте в свои игры с туристами – не со мной.

Губы официанта крепко сжались, а затем он по-галльски передернул плечами.

– Как скажете, месье, – проворчал он и прошествовал обратно в кафе.