Оставив лошадок на попечение гостиничного конюха, наша парочка прошла через просторный холл мимо дремлющего за стойкой портье и поднялась по лестнице на третий этаж. Здесь в самом конце коридора располагались снятые ими апартаменты — маленькая комнатушка без номера на двери с единственной деревянной кроватью, небольшим столиком и двумя грубо сколоченными табуретами. Шмультик был готов побиться об заклад, на что угодно, что до великого нашествия оравы женихов на славный Майран это помещение служило складом для веников, половых тряпок, ведер, швабр и прочей хозяйственной ерунды. Но в связи с тотальным дефицитом жилой площади подсобка была в наисрочнейшем порядке переоборудована в полноценный гостиничный номер и теперь приносила ловкому владельцу заведения целых двадцать серебряных монет в сутки.

Еще в коридоре Гвен и Шмультик почувствовали какой-то скверный запах, но, войдя в номер, едва не грохнулись в обморок прямо у порога. Гвенлину показалось, что к ним в комнату без их ведома подселили мертвеца недельной свежести, а перед внутренним взором Шмультика встал яркий образ кипы заношенных зэками до дыр нестиранных портянок. К великому облегчению юноши и демона ни покойника, ни портянок в комнатушке не оказалось, источником ужасной вони служила какая-то бесформенная масса, покоившаяся на расписном деревянном блюде посреди стола. Рядом с блюдом в вальяжной позе возлежал Манлрагор. Магическое существо периодически протягивало одно из своих корней-щупалец к массе, отламывало небольшой кусочек и, закатив глазки от счастья, отправляло его прямо в рот.

— Что это такое? — Размазывая ладонями по щекам выдавленные из глаз неприятной чесночной вонью слезы и едва сдерживаясь, чтобы не раскашляться, спросил Гвенлин.

Шмультик тем временем бросился к окну и ударом ноги вынес его наружу заодно с оконной рамой. Тут же в свободный полет отправилось и расписное блюдо вместе со своим содержимым.

Ворвавшийся в комнату легкий ветерок немного освежил готовые взорваться мощным кашлем легкие Гвена. Отдышавшись, молодой человек сразу же накинулся на недоуменно моргающего глазками виновника переполоха:

— Мандрагор, я готов был заподозрить тебя в чем угодно, но только не в дерьмоедстве. В принципе, плевать мне на твои извращенные пристрастия: пороком больше — пороком меньше. А ты о друзьях подумал, прежде чем заказывать свежее дерьмо в номер? Неужели в твою деревянную голову даже не закралась мысль о том, что аромат твоего, так называемого, лакомства может кому-то из нас прийтись не по душе?…

— Ты чего, Гвенчик, от жары сбрендил?! - Опомнился корень. — Это же знаменитый эруленский сыр! Варится по древним рецептам кочевников из молока диких верблюдиц. Бывший хозяин частенько мне рассказывал об этом чуде из чудес, а попробовать довелось лишь сегодня, да и то кайф обломала вон та наглая образина. — Корень указал на оскалившегося в улыбке демона. — Теперь плати хозяину гостиницы за сломанное окно и пропавшее блюдо.

— Тебя обманули, кореш. — Еще шире ухмыльнулся Шмультик. — Сей продукт готовят не из верблюжьего молока, а из прокисшего дерьма гомо сапиенс, добытого в ближайшей выгребной яме и тут же впаривают за приличные бабки таким как ты легковерным простофанам. Еще раз застукаю тебя за поеданием чего-нибудь подобного, немедленно полетишь в окно следом за своим деликатесом!

— Гвен, ты слышал? Нет, ты мне скажи, ты слышал, как всякие подозрительные типы прям у тебя на глазах оскорбляют твоего лучшего друга и главного советника…

— Заткни пасть, корень, — спокойным голосом произнес Гвенлин. — Шмуль прав, еще раз притащишь какое-нибудь экзотическое кушанье, пеняй на себя — заступаться не буду, сразу…

Гвенлин не успел закончить свою мысль, дверь распахнулась, и в комнату без приглашения ворвался взбешенный хозяин гостиницы. Он хотел, было, тут же обрушить на головы беспокойных жильцов все имеющиеся в его арсенале громы и молнии, но вовремя перекочевавшая из ловкой руки Шмультика в пухлую ладонь владельца отеля энная сумма явилась прекрасным гасителем ненужных эмоциональных вспышек. В считанные мгновения конфликт по поводу весьма дорогостоящих разбитых оконных стекол и сломанных рам был улажен. Владелец гостиницы великодушно предложил тут же прислать плотника, чтобы тот временно забил оконный проем досками, на что Гвенлин, памятуя о запахе эруленского сыра, невольно поморщился и отказался, сославшись на то, что их компания привыкла ночевать под открытым небом, поэтому никто из них не боится простудиться. Заодно молодой человек попросил хозяина об одном небольшом одолжении: чтобы во время отлучек его и Шмультика никто из гостиничной прислуги не вздумал появляться в номере и, упаси Боже, выполнять бредовые капризы некоторых членов их братства. Несмотря на то, что имя "некоторых членов братства" не было озвучено, непосредственный виновник случившегося переполоха все прекрасно понял и обиженно засопел, вынашивая планы мести двум "сумасбродным верзилам", неспособным оценить всю прелесть и очарование восхитительного на вкус продукта, изготовленного умелыми руками полудиких степняков…

Визит хозяина гостиницы кроме незначительного материального урона, понесенного нашими друзьями, имел также и положительные последствия — Гвенлин и Шмультик поостыли и потеряли всякое желание укорять своего нерадивого товарища. Несмотря на то, что до обеда оставалось никак не меньше двух часов, наша троица решила все-таки перекусить, поскольку никто не мог заранее сказать, сколько продлится предстоящий визит на дворцовую площадь. За вторым завтраком, поданным прямо в номер, Гвенлин не выдержал и все-таки обратился к демону с вопросом:

— Шмуль, может быть, ты нам все-таки растолкуешь суть твоего гениального плана? Давай, колись, чего там понапридумывала твоя светлая голова!

Вместо ответа демон на минуту повернулся к юноше спиной, а когда развернулся обратно, на обалдевшего Гвенлина смотрело его зеркальное отражение, хотя никакого зеркала в комнате не было. Молодой человек помахал рукой, но отражение как сидело, ехидно ухмыляясь, так и продолжало неподвижно сидеть. Не дождавшись ответной реакции, юноша на всякий случай принялся кончиками пальцев тереть глаза. Мандрагор при появлении в комнате второго Гвена раскрыл рот в немом изумлении и обронил на скатерть кусок недоеденного пирога.