— Пора, однако, к делу! — прогремел с высоты голос канадца, которому благородство не позволяло пользоваться выгодами своего положения и проливать неповинную кровь. — Вы слышали, — продолжал он, обращаясь к спутникам дона Эстебана, — что нам нужен только ваш предводитель; вы должны отдать его в наше распоряжение, сами же можете удалиться, если не хотите, чтобы мы поступили с вами как с апачами или ягуарами!

— Никогда в жизни я не соглашусь на такую подлость! — воскликнул Диас. — Я согласен, что Вальдорадо принадлежит вам по праву, поскольку вы первыми сюда явились; мы и уйдем отсюда, но только вместе с доном Эстебаном!

— Этого мы не допустим! — воскликнул Хосе. — Мы требуем безоговорочной выдачи того, кого вы называете доном Эстебаном!

— Не противьтесь Божьему правосудию! — добавил Фабиан. — Вы напрасно защищаете этого человека. Даем вам пять минут на размышление; по истечении этого времени мы оружием подкрепим свои требования!

— Послушайте, сеньор Тибурсио, — закричал Ороче, — если мы добровольно согласимся удалиться, не позволите ли вы нам захватить с собой немного золота?

— Хоть по шапке на каждого? — добавил просительно Бараха.

— Ни песчинки! — отрезал Хосе. — Все здешнее золото принадлежит дону Фабиану!

— Дону Фабиану? Кто этот счастливый смертный, которого вы так называете? — спросил Ороче.

— Вот он! — ответил Хосе, указывая на Тибурсио.

— Честь и слава достойному сеньору! — воскликнул Ороче с выражением зависти и затаенной ненависти, пробужденных в нем таким баснословным счастьем соперника.

Хосе воспользовался паузой в переговорах и вполголоса обратился к канадцу:

— Твое великодушие, Красный Карабин, может нам очень дорого обойтись! Если мы позволим этим алчным шакалам вернуться в их лагерь, то они приведут сюда весь отряд, так как индейцы, кажется, потерпели от них поражение. Говорю вам, друзья, что этих людей не следует выпускать отсюда; вот почему я не соглашаюсь уступить им ни одной золотой пылинки!

— Ты, может, и прав, — задумчиво ответил старший охотник, — но я не могу изменить своему слову!

Хосе не ошибся; преданность обоих гамбузино своему начальнику была не настолько велика, чтобы устоять против искушения легко и быстро обогатиться; поэтому отказ Хосе довел их до бешенства.

— Лучше умереть здесь, чем отступить хотя на один шаг! — с отчаянием воскликнул Ороче.

— Вольному воля! — философски заметил на это Хосе.

— Вам остается всего две минуты на размышление! — закричал канадец, направляя свою винтовку на мексиканцев. — Послушайтесь моего совета и избавьте нас от излишнего пролития крови. Еще есть время; уходите скорей!

Антонио де Медиана продолжал неподвижно стоять с высоко поднятой головой. Что касается Педро Диаса, то его рыцарские понятия о чести не позволяли ему покинуть беззащитного человека, тем более что жизнь его могла способствовать возрождению родины мексиканца. Он взглядом старался понять намерения дона Антонио.

— Возвращайтесь в лагерь, сеньоры! — проговорил наконец дон Эстебан. — Меня же предоставьте моей судьбе; я более не смогу принести пользы нашему делу!

Диас ничего не отвечал на предложение дона Антонио; он продолжал неподвижно сидеть на лошади, заставив ее незаметным движением руки встать бок о бок с лошадью испанца. Сохраняя прежнюю неподвижность, со взглядом, почти устремленным на канадца, Диас прошептал, не шевеля губами:

— Держитесь крепче на стременах и предоставьте мне действовать!

Тем временем Хосе продолжал внимательно следить за малейшими движениями противников и заметил, как дон Эстебан сделал знак рукой, как бы прося их повременить.

— Ороче, Бараха! — проговорил он настолько громко, что слова его могли достигнуть слуха охотников. — Возвращайтесь в лагерь вместе с благородным Диасом, который с этого момента становится вашим начальником; передайте всем участникам экспедиции, что такова моя последняя воля!

Ороче и Бараха выслушали слова дона Эстебана с притворным негодованием; в глубине души они давно решили, что не следует подвергать свою жизнь опасности уже ради одного того, чтобы снова вернуться в Вальдорадо и завладеть хоть частью ее богатств. Однако оба негодяя старались скрыть свои истинные намерения под маской напускной благопристойности, и потому не двинулись с места.

— Готов побиться об заклад, — заметил Хосе, — что это чучело с длинными волосами, показывающее вид, что не может решиться покинуть своего предводителя, в душе не знает только, как бы поскорей унести отсюда ноги, так же как и его приятель. Уж не те ли это негодяи, которые стреляли по нас в лесу около гасиенды?

— Не знаю, — ответил канадец, — тогда я видел их на слишком большом расстоянии и не мог различить их лиц. А впрочем, не все ли равно?

В это время Бараха также сделал знак рукой.

— Повиноваться приказаниям начальника — высший долг солдата, — проговорил он, — а потому чего бы это нам ни стоило, но мы принуждены уступить!

— История представляет много примеров капитуляций, — прибавил Ороче, — и они вовсе не унижают чести воина. Примите же наш прощальный привет, дон Фабиан, и передайте его вашим друзьям!

Не обращая внимания на презрительные взгляды Диаса, оба достойных друга сняли шляпы и, размахивая ими в знак прощания, повернули лошадей, намереваясь ускакать. Почти в тот же миг с утеса грянул выстрел.

— Стойте! — крикнул Хосе. — Разве вам позволено удалиться с оружием в руках?!

— Мы полагали, что так; в противном случае, не угодно ли вам прийти за нашими ружьями?

— Бросьте их вон в то озеро и убирайтесь живей! — приказал Хосе.

— Исполняем ваше приказание! — ответил Бараха, делая вид, что собирается бросить ружье; но тут же навскидку выстрелил в охотников.

— Видите, каков мерзавец! — воскликнул презрительно Хосе, оставаясь на своем месте, хотя в эту минуту Ороче также сделал движение, чтобы выстрелить. Однако найдя, что на это не стоит терять времени, длинноволосый гамбузино пришпорил лошадь и поскакал вслед за Барахой, огибая озеро, и вскоре оба скрылись вдали.

— Всему виной твое великодушие, Красный Карабин! — проворчал Хосе. — Зачем мы выпустили этих двух мошенников? Все равно их придется когда-нибудь укокошить!

Канадец только пожал в ответ плечами, но тут дон Эстебан как будто принял какое-то отчаянное решение.

— Нагнись, ради Бога, Фабиан! — закричал Красный Карабин. — Негодяй собирается стрелять!

— Перед убийцей моей матери?! Ни за что на свете! — воскликнул Фабиан, но тяжелая рука Розбуа опустилась на его плечо и заставила юношу опуститься на колени.

Потеряв из вида объект своей ненависти, дон Эстебан опустил двустволку. Из-за края утеса виднелось теперь только направленное на него дуло кентуккийской винтовки канадца, который не стрелял, памятуя желание Фабиана захватить испанца живым.

Неожиданно Диас стремительно и ловко перескочил со своей лошади на лошадь дона Эстебана и, обхватив испанца руками, вырвал у него поводья. Затем, подняв лошадь на дыбы, он сразу повернул ее и, вонзив шпоры, пустил вскачь, прикрывая собственным телом, как щитом, своего начальника, которого спасал с риском для собственной жизни. Все это произошло так быстро, что охотники в первое мгновение опешили.

Охваченные жаждой мести, Хосе и Фабиан ринулись с утеса, рискуя разбиться насмерть, между тем как Красный Карабин, не выпуская из рук винтовки, продолжал следить за движениями удаляющейся лошади.

Оба всадника, скакавшие по прямому направлению, составляли, казалось, одно тело. Виднелся только круп лошади и спина Диаса, совершенно скрывавшая дона Эстебана. Выстрел в беглецов привел бы к бесполезному убийству ни в чем неповинного человека, который жертвовал своей жизнью ради спасения другого человека. Еще мгновение — и беглецы оказались бы вне опасности, если бы им не пришлось иметь дело с таким искусным стрелком, как канадец, который всегда бил зверя в глаз, чтобы не портить шкуры. В данном случае ему надо было попасть в голову лошади.