Юз молча и с искренним недоумением наблюдал второй её заход. Точнее — второй сход с ума.

…И только когда Дженева, закрыв руками лицо, с плачем съехала спиной по стене, он вспомнил быстрое движение, которым она там, в роще, сунула свою флейту в висевший на поясе кошелёк. Он даже машинально дёрнулся в сторону, куда скрылся вор, словно ещё была какая-то надежда догнать его. Ему уже хорошо было известно, как относилась Дженева к своему простенькому инструменту.

Юз сел рядом с ней. Она уже не плакала. Она рыдала. Как по покойнику.

Первым движением он хотел легонько тряхнуть её и попросить успокоиться. Уж слишком резал уши этот её ненормальный вой.

Но вместо этого он вдруг, сам того от себя не ожидая, обнял её за плечи, привлекая к себе. Дженева всхлипнула, уткнулась в его грудь намертво спрятанным в ладони лицом и стала плакать чуть тише и мягче.

Так они сидели.

Пока из окон не стали выглядывать любопытствующий странными звуками местный народ.

Тогда Юз поднял Дженеву на ноги и отвёл её домой.

Оставив её — не успокоившуюся, но хотя бы затихшую — на попечении перепуганной чернявой служанки, он, не медля, отправился искать Миррамата.

Его упрямое упорство увенчалось успехом. На втором десятке мест, где тот мог быть, Юзу, наконец, махнули рукой — там твой друг, вон за той дверью.

Вытащив Миррамата из весёлой компании в первую попавшуюся пустую комнату, Юз без обиняков спросил.

— Андрысь, он же скупщик краденого?

Напрягшийся было Миррамат почти без паузы хохотнул.

— Что за глупости? Кто это тебе сказал? Я тебе ничего такого не говорил!

— Сам догадался. А ты только что это подтвердил.

Астарен внимательнее присмотрелся к товарищу. И сменил свой тон на почти серьёзный.

— Чего тебе?

— Мне нужно найти одну вещь, срезанную сегодня бой-карманником.

— Ладно. Иди к Андрысю. Только сам. Я тебе сейчас не помощник. Мы недавно… э-э… повздорили, — он дождался кивка Юза и, подумав, добавил. — Но пару советов я тебе таки дам…

Первый раз в жизни Дженева чувствовала себя так, что лучше бы она совсем ничего не чувствовала.

Первый раз в жизни ничего не сделали, чтобы ей стало легче, ни слёзы, ни утешения, ни ночной сон, ни попытки посмотреть на случившееся с другой стороны.

Ей и раньше случалось с размаху налетать на острые углы жизни, а потом, забравшись в укромное местечко, зализывать раны. Смерть матери, отказ Бартена, бродячая жизнь с чужими людьми… Потом рана под названием «Мирех». Потом — «Лартнис». Совсем недавно — горькая весточка об Ашаяли.

Всё это было, всё это заживало — но, оказалось, не до конца.

Да ещё и та их работа зимой… Когда всё закончилось и стало почти как раньше, Дженева краем своего естества всё-таки ощущала это почти. Постоянно ловила едва слышные отголоски той проходившей через них словно физической боли, от которой хотелось ныть. Правда, не придавала этому особенного значения. Думала, всё пройдёт само собой. Нужно только подождать. Всё утрясётся.

Но не утряслось. Даже наоборот. Словно собралось всё прежнее — и обвалилось на неё, с головой.

Разумом Дженева понимала, что потеря пусть и самой дорогой для неё вещи, — не такая уж и причина для горя. Но только горе ну никак не хотело слушать доводы разума…

…На следующее утро Дженева долго не могла встать с постели. Ей казалось, словно она стала одной-единой раной. Словно с неё сняли верхний слой кожи и любое внешнее движение тут же отдастся в ней неприкрытой болью.

Некоторое время надеялась, что ей повезёт и она почувствует признаки недомогания. Обычная простуда дала бы ей полное право остаться в постели. Но организм, как назло, болеть не хотел. Лежать же солнечным утром в кровати вполне здоровой казалось ещё хуже.

Превозмогая тоскливую слабость, она встала — и занялась обычными утренними делами. Они тоже не принимали в расчет её состояния, безапелляционно требуя "надо сделать это… надо сделать то…".

Надо было как-то жить дальше.

В начале уроков угасла крохотная надежда насчёт Кастемы: а вдруг он чем-то смог ей помочь? Но тот опять куда-то уехал. Только вчера, и скоро его не ждали.

Держалась подальше от Гражены — и, тем более, от Юза. Ей было неприятно даже вспоминать, что тот был свидетелем взрыва её горя; да и не хотелось светиться опухшими глазами… Юз, впрочем, и не навязывался ей своим обществом. Так, пару раз поймала его испытующие взгляды — и только. Зато Гражена никак не могла понять, что ей лучше пока не лезть к ней с утешительными улыбками и подбадривающими словами.

Так прошёл день. Второй не принёс изменений. Третий тоже. Дженева терпеливо ждала появления Кастемы. Надежды, что он знает, как справиться с её бедой, честно говоря, было мало — но это была практически вся надежда, которой она располагала. Верить в то, что всё само собой рассосётся, что однажды утром она проснётся, а это всё осталось во вчерашнем дне, уже не получалось.

К небольшому облегчению, подруга скоро перестала помогать ей справиться с её бедой. У неё появилась своя собственная. Однажды она в расстроенных чувствах поделилась с Дженевой новостью: Кемешь сообщила ей, что теперь она будет учиться у Айна-Пре.

Оживившаяся Дженева попыталась расспросить её на предмет объяснений и подробностей, но та и сама почти ничего не знала. Решение окончательное. Новые уроки начнутся ещё не завтра, но очень скоро.

— Нет, ну как Кемешь могла так поступить со мной! — Гражена как заведённая повторяла эту фразу и зло качала головой.

Кастема всё не возвращался.

Жизнь потихоньку продолжалась. Дженева привыкла каждое утро прятать напухшие глаза и научилась понимать спасительную защиту простых, будничных дел.

В один из дней к ней с каким-то вопросом по теме занятий подошёл Юз. Что-то они решили, что-то объяснили друг другу. Уходя, он чуть помялся и протянул ей объёмный и не тяжёлый свёрток.

— Что это? — спросила Дженева, бросив взгляд на кучу не очень ловко завёрнутой бумаги.

— Так… Типа подарка тебе. Посмотри, когда будет время.

— Спасибо.

Дженева начала было разворачивать бумагу, но тут её кто-то позвал и она, извиняющееся улыбнувшись всё ещё переминавшемуся с ноги на ногу товарищу, сунула свёрток в сумку и ушла на зов.

Вспомнила о том, что так и не глянула на подарок, только ночью, уже засыпая. Вставать, зажигать свет не хотелось. Решила отложить до утра.

Утром она даже вытащила свёрток из сумки, но какие-то дела опять отвлекли её. О подарке вспомнила только в университете, заметив ну очень вопросительный взгляд Юза. Нарочито жизнерадостно улыбнувшись ему, на всякий случай поспешила уйти подальше.

А потом умудрилась забыть совсем, и даже странные взгляды Юза, которые она время от времени ловила на себе, ничего ей не говорили.

И только кучу дней спустя случайно наткнулась за комодом на запылившийся и запаутинившийся свёрток. Вспыхнув лёгким чувством стыда, решительно взялась разворачивать его капустные листы в поисках запоздалой кочерыжки.

…Первый укол "не может быть!" Дженева ощутила своим вдруг вздрогнувшим сердцем, когда в ворохе мятой бумаги показался кусок чёрно-серебристого бархата.

Потянула его наружу. Очень долгое мгновение неузнавающе разглядывала свой украденный кошелёк — а потом, отбросив его, бросилась тормошить остатки обёртки, уже чувствуя под ними что-то тонкое и длинное.

— Ай-й! — вскричала Дженева, словно деревянная дудочка в её руках имела природу раскалённого металла.

Когда отбушевали волны вины и стыда — какой же дурой она была и что же о ней всё это время мог думать Юз! — и когда она счастливо отплакалась, всё вдруг стало прозрачно.

Оказывается, всё это время так горько она горевала вовсе не по потерянной вещи — а по потере того, что любила.

Что есть вещь? Вздор. Даже самая тебе дорогая-распрекрасная… Это-то немного и смущало её в те редкие минуты просветления, когда она вдруг понимала, что убивается просто по куску дерева с дырками.