Изменить стиль страницы

Глава 4. Притяжение неизбежности

Король Ригер, семнадцатый ренийский король династии Аллегов, приподнял правую бровь, и от этого движения на его и так неровном лбу выделилась особая морщина, которую лорд Станцель давно окрестил "дипломатическим вензелем". Мажордом вздохнул про себя (появление этого «вензеля» означало, что в ближайшем будущем ему в очередной раз придется применять свой опыт грациозного обхода острых углов и деликатно решать чьи-то проблемы) — и сделал вид, что полностью ушел в перетряхивание и приведение в порядок стопки свежеподписанных королём бумаг. Он терпеливо ожидал, когда Ригер решится. Когда перестук пальцев по столу закончится резкой паузой и небрежно брошенным "И вот что ещё, Станцель…"

— И вот что ещё, дружище, мне нужен твой совет.

Старик, не сдержавшись, негромко крякнул. Раз уж дело дошло до «дружище», значит, оно к тому же ещё и личного свойства. И что за новая беда на его седую голову?

— Да дело-то так, пустяк, — впервые за всё время аудиенции Ригер посмотрел прямо в глаза своему советнику. — Да только оно выходит за рамки принятых обычаев… И хоть обычай — не закон, но он фундамент для него. Именно поэтому к обычаям надо относиться не менее почтительно, чем к законам.

Человек, говорящий банальности, либо не умён, либо находится в замешательстве, либо же хочет спрятать за ними свои настоящие мысли и намерения. В этом случае Станцель, не колеблясь, поставил бы медяк против золотого на последнее.

— И ещё обычай тем выгоднее отличается от закона, мой король, что его сложнее отменить. Или изменить, — вежливо внёс мажордом свою лепту банальностей.

Ригер принялся было снова барабанить пальцами, но быстро перестал.

— Как ты думаешь, стоит ли разрешать ей идти в учёбу к чародеям?

Подробности (то есть, кто это "она") были опущены намеренно. Используя подобный приём, Ригер хотел проверить своё предположение насчёт того, что эта идея была вложена в ум Легины Станцелем. Вряд ли его старшая дочь смогла бы сама додуматься до этого… Но то искреннее напряжённое обдумывание, отразившееся на челе его советника (пытавшегося одновременно сообразить, о ком здесь говорится, каким образом желание стать чародеем может противоречить ренийским обычаям — и, главное, как всё это связано с появлением "дипломатического вензеля"), не дало ему никакой питательной почвы для этих подозрений.

— Мой стариковский опыт всегда к услугам моего короля. Особенно, если он сочтёт возможным поставить меня в известность о деталях этого недоразумения, — в голосе лорда Станцеля прозвучали искренние обиженные нотки.

— Не бурчи, старик, — откинулся на спинку кресла Ригер. Подозрения пока не подтвердились и он мог позволить себе расслабиться. — Твоя любимица крепко вбила себе в башку… Вот уж придумала!

А, Легина… Ну да, кто же ещё!… Лорд Станцель почти не удивился тому, что она оказалась способна на такое решение. Скорее стоило удивляться реакции её отца: уж если ты назвал своего первенца именем своей царственной прабабки, то будь уж готов к тому, что он пойдёт в неё — в дерзкую, упрямую и непредсказуемую королеву.

Он вспомнил дни своей юности… когда два лета подряд был неурожай и цены на хлеб начали подниматься до небес. Королева собрала самых богатых торговцев зерном в Рении и пригрозила им, что если в стране начнётся голодный бунт, она всех их повесит. Как непосредственных его зачинщиков…

А как лихо она однажды обвела вокруг пальца послов Жервадина!…

После того, как прилив ностальгической гордости миновал, мажордом крепко (и теперь уже бесстрастно) задумался о возможных последствиях подобного желания принцессы. Одновременно он принялся вслух анализировать юридические казусы и прецеденты отношений между особами королевской крови и членами Круга: методично и не спеша осветил отсутствие в истории цивилизованных государств как фактических случаев, когда первые становились вторыми, так и формальных запретов на это; напомнил древний обычай, согласно которому чародеи никому неподотчётны в выборе своих учеников; процитировал статью ренийского закона, гласящую, что если в Круг входит человек из благородного сословия, то он теряет все права на родовые титулы и наследование семейного имущества. Ригер внимательно слушал, почти не перебивая.

Когда рассказ дошёл до И-Лауна, полулегендарного первого короля Астарении (который, согласно преданию, в юности был чародеем), раздумья Станцеля переросли в твёрдую уверенность: что бы Легина ни задумала, её цель вовсе не состоит в том, чтобы войти в ренийский Круг.

Значит, прежде надо будет выяснить, что она на самом деле хочет. А пока это не известно, лучше никаких серьёзных действий не предпринимать… И мажордом свернул свой доклад, подбив его ни к чему не обязывающими выводами. Желание Легины не противоречит ни законам, ни традициям Рении. Хотя, в то же время, и не одобряется ими. Решение — за королём, и Легина обязана будет подчиниться его воле — воле монарха и отца одновременно. Но прежде чем принимать окончательное решение, нужно тщательно…

— Хорошо, хорошо… — Ригер, наконец, остановил разговорившегося советника. Лорд Станцель склонился в излишне глубоком и долгом поклоне, словно искупая этим своё многословие. Но, выпрямившись, снова заговорил.

— Я бы хотел поговорить об этом с принцессой, если мой король не будет против. Мне не понятны причины этого её… странного желания.

— Делай, как сочтёшь нужным. Я больше не хочу слышать об этом… Завтра жду тебя с докладом о земельном споре в Рине, — и лёгким кивком головы показал, что аудиенция закончена.

Лорд Станцель возвращался в свой кабинет с неприятным осадком на душе: не то он только что по ошибке подал королю на подпись неправильно составленный документ, не то что-то глупо напутал в именах участников той затянувшейся тяжбы о спорных землях…

* * *

Разобравшись с мелкими текущими делами, лорд Станцель задумался о предстоящем разговоре с Легиной. И пока он раздумывал, что же ему выбрать — ожидать, когда она, как обычно, заглянет к нему (рискуя затянуть со встречей, потому что в последнее время она всё реже делала это) или послать к ней слугу с приглашением (и, соответственно, рискуя придать этим беседе официальный вид) — поток событий распорядился иначе. Вечером того же дня последний занёс к нему маэстро Теведдина, одного из учителей старших принцесс, который в очередной раз пришёл жаловаться на недостаток учебного рвения у своих учениц — в первую очередь, конечно же, у Легины. Лорд Станцель обрадовался плывущему ему в руки поводу вызвать её к себе. Полностью разделив негодование маэстро Теведдина всеми расписанными им случаями её лени, невнимательности и шалостей — несомненно, приносить собаку на урок, это уже слишком! — мажордом подвел итог — так больше продолжаться не может! — и велел учителю передать Легине его настоятельную просьбу незамедлительно явиться к нему для серьезного разговора.

Маэстро, воодушевлённый мажордомом, ушёл выполнять данное ему поручение. И сделал это как следует: уже на следующее утро Легина, насупленная в ожидании неминуемого выговора, стояла в дверях кабинета лорда Станцеля.

Старик глянул на переминающуюся с ноги на ногу принцессу и удовлетворённо улыбнулся: трудно было бы подготовить лучшую почву для задуманного им разговора — ибо мало что так лишает человека охоты запираться, как осознание чудесного избавления от заслуженной им головомойки. А в последнее время он слишком часто чувствовал, как Легина почему-то пытается отгородиться от него, своего старого друга…

— Ну проходи же… Чего ты там застряла? Заходи! — широко улыбнувшийся лорд Станцель гостеприимным жестом напомнил ей о её любимом кресле. — Заходи же!

Замершая в непонимании девочка, наконец, неловко сдвинулась с места, не сводя удивленно-настороженных глаз с лорда Станцеля — и, похоже, не замечая больше ничего вокруг. В результате, подходя к креслу, она неуклюже зацепилась своим чересчур взрослым платьем за его деревянный подлокотник и лишь чудом приземлилась на сиденье, а не мимо него.