47

Песик смотрел прямо перед собой в полной неподвижности, словно приклеенный к столу. Он дрожал и, видимо, опасался пошевелить хотя бы головой, а в глазах у него застыл ужас.

В первый раз я увидел его несколько месяцев назад, когда Молли Мини-кан, моя соседка в Ханнерли, вернулась с ним из собачьего приюта сестры Розы, и веселая дружелюбность этой мохнатой дворняжки совершенно меня покорила. И вот теперь — такое!

— Когда у Робби это началось, Молли? — спросил я. Старушка протянула руку к песику и тут же ее отдернула.

— С утра это с ним сделалось. А вечером прыгал, что твой мячик. — Она посмотрела на меня с тревогой. — Так и кажется, он боится, что до него дотронутся.

— Так оно и есть, — ответил я. — Он весь словно окостенел. Похоже на острый приступ ревматизма. Он не взвизгивал от боли?

Старушка покачала головой.

— Ни разу.

— Странно! — Я провел ладонью по напряженным мышцам и легонько нажал на шею. — Будь это ревматизм, он бы как-нибудь показал, что ему больно. Посмотрим, что покажет термометр.

У меня возникло ощущение, что я измеряю температуру чучелу, но, взглянув на термометр, я даже присвистнул: 40,5 градуса.

— Ну, про ревматизм можно забыть, — сказал я. — В подобных случаях температура почти не повышается.

Я осмотрел песика со всем тщанием — пальпировал брюшную полость, прослушал сердце и легкие. Сердце билось учащенно — но причиной почти несомненно был страх. Практически никаких отклонений от нормы мне обнаружить не удалось.

— Наверное, подхватил какую-нибудь инфекцию, Молли, — сказал я, — а такая высокая температура указывает на поражение почек. Но, слава Богу, у нас теперь есть антибиотики. Они в таких случаях незаменимы.

Делая Робби инъекцию, я далеко не в первый раз подумал, что высокая температура по-своему стала ободряющим признаком. Показание для применения наших новых медикаментов. Непонятное заболевание при нормальной температуре вызывало у меня ощущение беспомощности, но в эту минуту я чувствовал себя уверенно, хотя и не знал, насколько точен мой диагноз.

— Вот таблетки. Одну дайте ему днем, вторую — перед сном, а третью — прямо с утра. Я загляну завтра пораньше.

Ну конечно же, антибиотик снимет температуру, и через сутки Робби будет много лучше!

Молли как будто разделяла мое убеждение.

— Мы его скоро вылечим! — Она наклонила к песику седую голову и улыбнулась:

— Дурачок! Так нас напугал.

Семидесятилетняя старая дева, она всегда казалась мне истинным воплощением йоркширской женщины: умелая, спокойная, с большим запасом тихого юмора. Познакомился я с ней, когда ее предыдущая собака попала под трактор. Я прибежал, когда собака уже умирала. Для одинокой старушки потеря единственного друга не могла не. быть тяжким ударом, но Молли не плакала и только поглаживала остывающее тельце, сурово хмурясь. Она была сильной натурой.

По моему совету она поехала в приют сестры Розы и вернулась оттуда с Робби.

Я снял песика со стола и поставил в корзинку, но он даже не попытался лечь, а стоял все так же неподвижно. На меня вновь нахлынуло недоумение.

Я отошел к раковине в углу, наклонился вымыть руки и увидел за крохотным оконцем сад и кролика, который нежился на солнце под корявой яблоней. Различив за стеклом мою физиономию, кролик вспрыгнул и убежал через пролом в старой каменной ограде.

Все в домике и вокруг него было старым — низкий потолок из неоштукатуренных балок, изъеденные временем каменные стены, увитые плющом и ломоносом, некогда красная черепичная крыша, край которой опасно навис над двумя подслеповатыми окошками спальни.

Выходя в дверь, я привычно нагнул голову, чтобы не задеть притолоку, и оглянулся на Робби. Он стоял в той же застывшей позе. Точно вырезанный из дерева.

Утром я застал Молли в саду.

— Ну как Робби? — спросил я с бодростью, какой отнюдь не ощущал. Старушка замялась, явно подыскивая слова, и у меня упало сердце.

— Да получше, пожалуй, но не так чтобы очень.

Но лучше ему не стало ни на йоту. Как и накануне, он стоял у корзинки застывший, дрожащий, и только страх у него в глазах сменился вялой апатией. Я Нагнулся и погладил его.

— Он вообще не может лечь?

— Может, только трудно ему. Полежал в корзинке часа три, а потом вылез и встал вот так.

Я измерил температуру. 40,5 градуса. Антибиотик и таблетки не снизили ее и на десятую. В глубоком недоумении я повторил инъекцию и обернулся к Молли.

— Нужно сделать анализ мочи. Когда вынесете его в сад и он задерет ножку, постарайтесь поймать хоть что-нибудь в глубокую тарелку, а потом слейте вот в этот пузырек.

Молли засмеялась. Она осталась верна себе.

— Попробую, да вот получится ли!

— Да, — ответил я, — задачка не из простых. Но, думаю, вы справитесь. И ведь достаточно нескольких капель.

На следующий день ничего не изменилось. Робби стоял неподвижно, температура упорно держалась на сорока с половиной. Моча оказалась нормальной — ни следов белка, ни иных признаков почечного заболевания.

Я сделал инъекцию другого антибиотика и взял кровь, которую послал в лабораторию на анализ. Оттуда мне позвонили — все в полной норме. Но и после еще пяти утренних визитов и рентгена, также не выявившею никаких отклонений, состояние песика оставалось прежним.

Я стоял посреди кухни и смотрел на моего непостижимого пациента. Выглядел он удручающе: уныло поникший, окостенелый, дрожащий. Оставалось взглянуть в глаза мрачной правде — если я ничего не измыслю, Робби погибнет.

— Попробуем еще кое-что, Молли, — сказал я, вводя песику один кубик дексаметазона, новейшего стероидного препарата, который предусмотрительно захватил с собой. — Вам, наверное, опротивело меня видеть, но я зайду утром поглядеть, не даст ли результатов хоть это лекарство.

Но Молли не дождалась утра. Наши дома разделяла лишь сотня-другая домов, и она постучалась к нам еще до обеда, совсем запыхавшись.

— Ему лучше, мистер Хэрриот! — еле выговорила старушка. — Просто чудо какое-то! Его как подменили. Вы не сходите посмотреть, а?

Меня не надо было просить — я поспешил туда чуть не бегом. Робби выглядел почти как до болезни. Мышечное напряжение еще не совсем исчезло, но он осторожно ходил по кухне, а при моем появлении медленно вильнул хвостом. Ни дрожи, ни угнетенности в глазах. Я даже ахнул.

— Он ел?

— Да. Припал к миске часа через два, как вы ушли.

— Превосходно! — Я измерил температуру. Она снизилась почти до тридцати восьми с половиной. Наконец-то!

— Завтра я все-таки зайду. Думаю, после еще одной инъекции он окончательно поправится.

И действительно, через неделю просто на сердце теплело смотреть, как песик носится по саду и играет с палкой. К нему вернулась вся былая жизнерадостность. Меня, правда, немножко грызла мысль, что я так и не выяснил, чем он страдал, но я со спокойной душой радовался счастливому завершению тягостного эпизода.

И напрасно. Месяц спустя Молли постучалась ко мне совсем расстроенная.

— У него опять началось, мистер Хэрриот.

— О чем вы?

— Совсем как в тот раз. Дрожит и шевельнуться не может.

Вновь инъекция стероидного препарата принесла быстрое выздоровление, но это был не конец, а лишь пролог долгой истории…

Следующие два года я вел нескончаемую битву с загадочным недугом. Неделю за неделей Робби выглядел нормальным и здоровым, затем внезапно возникали грозные симптомы, Молли бежала ко мне, и, едва я открывал дверь, она, наклонив голову набок, говорила со смущенной полуулыбкой: «СОС, мистер Хэрриот, СОС!». Какая бы тревога ее ни терзала, она старалась внести в ситуацию спасительный юмор.

Я бросался в ее домик со стероидным препаратом, и порой состояние Робби оказывалось даже хуже, чем обычно, — к остальным симптомам добавлялись затруднения с дыханием, и у меня возникало ощущение, что я спасаю песика от верной смерти. В процессе этого лечения вслепую я разработал несколько методик. Наилучшие результаты дало сочетание инъекции с курсом стероидных таблеток. В первые дни Робби получал их регулярно, потом — все реже. По заключении курса мы с тоской начинали ждать следующего рецидива.