Через несколько шагов из серой крутящейся тьмы возник, словно гряда плоских торосов, длинный низкий холм, полузасыпанный снегом. Иван Павлович пошел вдоль него, и вскоре из мглы показались тусклые желтые пятна света. Через минуту Иван Павлович приблизился к небольшому возвышению, изнутри которого, как будто сквозь тонкую алебастровую вазу, пробивался слабый свет, а сзади поднимались кверху какие-то тонкие длинные тени.

Иван Павлович обошел этот снежный холмик, разгреб ногами снег и поднялся на три ступеньки. Что-то металлически звякнуло, раскрылась низкая, с прозрачной верхней частью дверь, и Иван Павлович сказал:

– Вот и вездеход. Входите.

Внутри кабина вездехода походила на длинную каюту со шкафами для продовольствия и снаряжения и маленькой электрокухней. У боковых стен тянулись мягкие диваны-лари, над ними, между окнами, висели откидные койки с постелями, прижатые сейчас к стенам. Посреди кабины находился маленький узкий столик, впереди, у смотрового окна, стояло кресло водителя.

Под крышей над столом горела электрическая лампа в матовом шаре.

Вьюга била в окно снегом, выла и металась снаружи, но внутри было тепло, уютно и светло.

– Надо бы спустить тамбур перед дверью… снегу нанесет в сани, – говорил Иван Павлович, в облаках снега и пара закрывая дверь за собой. – Я второпях не успел этого сделать, раздевайтесь, садитесь… Ох, горе, горе!

Дима в изнеможении, бледный, упал на мягкий диван.

Сняв с него пальто, Дмитрий Александрович прежде всего осмотрел ушибленную ногу. Кость была цела, и Дмитрий Александрович растер ушибленное место, положил компресс и сказал:

– Ничего серьезного, Дима. Полежишь спокойно, и пройдет. Раздевайся и ложись, мальчик, я помогу тебе.

Сняв электрифицированные костюмы, Иван Павлович и Дмитрий Александрович, измученные и усталые от всего пережитого, уселись на диван – возле Димы, а Плутон улегся впереди, у кресла водителя.

– Расскажите же, Иван Павлович, как это все произошло? – сказал Дмитрий Александрович, вытягивая ноги.

– Как рассказать, Дмитрий Александрович! – вздохнул Иван Павлович, сжав ладонями голову. – Ужасно! Ужасно! До сих пор не могу прийти в себя… – Он опять глубоко вздохнул и продолжал: – Я был у себя в каюте. Моя вахта только что кончилась, и я собирался отдохнуть перед ужином. Вдруг раздался потрясающий взрыв, меня выбросило, как мяч, из койки к двери. Все с грохотом и звоном рушилось вокруг. Я вскочил и бросился вон из каюты. Тут в коридоре меня настигли второй и третий взрывы, один другого сильнее. Меня швыряло от переборки к переборке, обо что-то я ушиб голову… Крики, стоны, вопли отовсюду… Я все-таки выбрался на палубу. Там уже были капитан, два его помощника, почти вся команда. Палубные стены были спущены, и весь корабль открыт. Среди воя ветра, в тучах снега люди метались по палубе. Я услышал команду о спуске вездеходов на левый борт и посадке на них пассажиров. «Чапаев» кренился все сильнее и оседал на корму. Тут капитан увидел меня и приказал взять людей, сойти на лед с правого борта, принимать аварийные запасы. Краны начали работать – выбрасывать грузы на лед. Мои люди принялись оттаскивать их подальше от корабля, а я их укладывал и укрывал от снега. И вот… люди не вернулись. Может быть, под ними подломился лед или они провалились в трещину… В такую пургу все случается. А может быть, их забрал какой-нибудь вездеход и ушел с ними. Хотя не думаю, они вернулись бы за мной. А «Чапаев» погиб… «Чапаев» пошел ко дну…

Сжимая руками голову, закрыв глаза, Иван Павлиний закачался на диване, точно от невыносимой боли.

С замирающим сердцем, в каком-то оцепенении слушал Дима рассказ моряка. Дмитрий Александрович, опустив голову, полузакрыв глаза, молчал, потом тихо, точно про себя, промолвил:

– Значит, не все нашли…

Пурга билась и выла за стенами, кузов вездехода дрожал непрерывной мелкой дрожью, по крыше шуршал снег и с мягким шелестом хлестал по стеклам.

Иван Павлович поднял голову.

– Но скажите мне, как вы-то попали сюда? Почему вы не на вездеходе со всеми пассажирами? Как я обрадовался, увидев Плутона! Я понял, что и Дима где-то здесь близко… Плутон схватил меня за руку, тянул, очевидно, к вам, потом исчез. Я долго кричал, звал его. И вдруг он снова появился – и вы за ним. Расскажите, Дмитрий Александрович…

Дмитрий Александрович продолжал молчать, рассматривая свои ногти. Черты его лица словно окаменели, губы были плотно сжаты, и Дима вновь почувствовал непонятную, влекущую силу этого человека.

Наконец Дмитрий Александрович медленно поднял глаза и тихим, ровным голосом спросил:

– Как вы думаете, Иван Павлович, отчего произошли взрывы на «Чапаеве»?

– Не знаю, Дмитрий Александрович, не знаю, – ответил Иван Павлович. – Может быть, среди грузов были взрывчатые или легко воспламеняющиеся вещества… Ведь взрывы произошли в средних грузовых трюмах…

– Вот как! Значит, дело проясняется еще больше…

Иван Павлович, подняв брови, с изумлением посмотрел на Дмитрия Александровича.

– Проясняется? Еще больше? А что тут вообще ясного?

– Мы с Димой очутились здесь потому, что преследовали преступника, совершившего этот взрыв…

Бледный, испуганный Дима стремительно сел на диване и в первый момент словно лишился голоса. Потом, заикаясь, он пробормотал:

– Георгий Николаевич – преступник?..

Иван Павлович переводил недоумевающие глаза с Дмитрия Александровича на Диму и растерянно спрашивал:

– Преступник? Почему Георгий Николаевич? Простите… я ничего не понимаю…

Тем же тихим и ровным голосом, продолжая рассматривать свои руки, Дмитрий Александрович говорил:

– В разгар пурги Коновалов сбежал с «Чапаева» и скрылся в темноте. Мы с Димой бросились за ним. Плутон повел нас, очевидно, по его следам. Но собака слишком уверенно шла. Вряд ли она могла в такой пурге долго различать следы человека. Я подумал, что она чует запахи «Полтавы» и «Щорса», которые находились сравнительно недалеко, метрах в четырехстах-пятистах от «Чапаева».

– Правильно! – машинально заметил Иван Павлович.

– К этому времени Дима дважды ушиб ногу и не мог идти. Дальше рисковать жизнью мальчика я не мог. Тем более, что бегство Коновалова было бы бессмысленным, если предположить, что он ушел в сторону от кораблей, в глубь ледяного поля. Это было бы простым самоубийством. Единственной разумной целью его могла быть только «Полтава». Зачем он так стремился к ней, я тогда еще не понимал. И все же я решил вернуться, чтобы не подвергать опасности Диму и на «Чапаеве» связаться по радио с «Полтавой» и «Щорсом» до прихода к ним Коновалова… А теперь мне ясно и то, почему он так стремился к этим кораблям…