Ярдман и Джон подошли к разобранному боксу и уставились на тело Патрика.

– Зачем вы сделали это здесь? – спросил Джон.

Билли не ответил. Он вперился взглядом в меня.

– Билли, – вкрадчиво сказал Ярдман, – мистер Раус-Уилер хочет знать, почему ты застрелил пилота именно здесь.

– Я хотел, чтобы ты увидел, – отозвался Билли, обращаясь ко мне.

– О боже! – тихо сказал мистер Раус-Уилер, он же Джон, и я понял, что он смотрит на мои ребра.

– Это называется хорошая стрельба, – спокойно пояснил Билли, поймав его взгляд. – На нем нет жира, кожа тонкая. Видите, каждая пуля прошла точно над ребром. Тонкая работа, а? Я говорю об этих линиях. А краснота и чернота – это следы ожогов.

Раус-Уилер, надо отдать ему справедливость, был близок к обмороку.

– Ладно, кончай и его, – сказал Ярдман.

Билли поднял револьвер. Во мне не было страха, только горечь.

– Он не боится, – сказал вдруг Билли.

– Ну и что? – спросил его Ярдман.

– Я хочу, чтобы он испугался.

Ярдман пожал плечами и сказал:

– Не понимаю, не все ли равно...

Но Билли было не все равно.

– Можно не сейчас? Нам придется ждать несколько часов.

– Ладно, Билли, – вздохнул Ярдман. – Только сначала сделай все, что положено. Закрой занавески на иллюминаторах. Нам не нужны зрители. И скажи, чтобы Джузеппе выключил посадочные огни. А то он уже приготовил краску и лестницу. Вы с Альфом можете приступать к делу – надо закрасить название авиакомпании и регистрационный номер самолета.

– Ладно, – сказал Билли. – А тем временем я что-нибудь придумаю. – Он приблизил свое лицо ко мне и произнес: – Что-нибудь особенное для его графской милости.

Раус-Уилер перешагнул через труп Патрика, сел в кресло и закурил сигарету. Его руки тряслись.

– Почему вы позволяете ему это? – спросил он Ярдмана.

– Бесценный работник, – вздохнул Ярдман. – Прирожденный убийца. Такие редко встречаются. У него поразительное сочетание бесчувственности и страсти к насилию. Если можно, я даю ему порезвиться. Это вроде награды за труд. Он ведь убьет любого, было бы приказано. Я бы не смог так, как он. Ему убить человека – все равно что раздавить букашку.

– Но он так молод, – возразил Раус-Уилер.

– От них польза именно в этом возрасте, – сказал Ярдман. – Билли сейчас девятнадцать. Лет через семь-восемь я бы уже не стал ему доверять так, как сейчас. Есть риск, что после тридцати убийца сделается слишком сентиментальным.

Раус-Уилер прокашлялся, пытаясь говорить так же равнодушно, как Ярдман, но голос у него срывался. Он сказал:

– В общем, у вас на поводке тигр.

Он хотел закинуть ногу на ногу, но задел каблуком труп Патрика. С гримасой отвращения он попросил:

– Нельзя ли его чем-нибудь прикрыть?

Ярдман кивнул, встал и пошел к багажному отделению, откуда достал серое одеяло и накрыл им Патрика, а я смотрел на Раус-Уилера, который избегал моих взглядов. Кто же он такой, размышлял я, и почему так необходимо перевезти его через границу, даже ценой жизни троих ни в чем не повинных пилотов?

Неприметной наружности человек лет тридцати пяти с мешками под глазами и капризным ртом. Человек, который никак не мог привыкнуть к насилию, царившему вокруг него, и пытающийся умыть руки. Пассажир, билет которого оплачен смертью.

Накрыв Патрика, Ярдман присел на доски бокса. Верхний свет отражался на его лысине, и от черной оправы очков на щеках и под глазами возникли глубокие тени.

– Я очень жалею, мой мальчик, жалею всей душой, – сказал Ярдман, закуривая сигарету и глядя на результат упражнений Билли в стрельбе. – Он натворил черт знает что.

Пожалуй, если и жалеет, то самую малость. Во всяком случае, не всей душой. Если у него вообще таковая имеется. Вы понимаете, чего хочет Билли? – спросил Ярдман, выбрасывая спичку.

Я кивнул.

– Может, вы могли бы пойти ему навстречу, мой мальчик? Попросите о снисхождении. Иначе, признаться, у вас возникнут трудности.

Я вспомнил свои глупые хвастливые слова в первый день знакомства с Билли – что я могу быть очень крутым. Теперь нужно было это доказывать. У меня на этот счет были большие сомнения.

Не дождавшись от меня ответа, Ярдман сказал не без сожаления:

– Глупо, мой мальчик. Не все ли вам равно, как себя вести, если впереди смерть?

– Поражение. – Я прокашлялся и проговорил отчетливо: – Поражение на всех уровнях.

– В каком смысле? – нахмурясь, спросил он.

– Коммунисты слишком алчны, – сказал я.

– Не понял, – отозвался он. – Вы говорите что-то не то...

– Им мало убить человека, им надо еще сломать его перед смертью. А это уже слишком.

– Ничего подобного, – сказал Раус-Уилер голосом правительственного чиновника.

– Разве вы не читали в газетах отчеты о процессах в Москве? – сказал я, удивленно вскидывая брови. – Все эти так называемые признания...

– Русские, – сказал он упрямо, – открытый и простой народ.

– Конечно, – согласился я. – Но некоторые из них очень похожи на Билли.

– Билли – англичанин.

– И куда же вы направляетесь? – спросил я.

Он поджал губы и промолчал.

– Надеюсь, – сказал я, – что ваше туристическое агентство достаточно подкрепило вашу веру в открытость, доброту и величие представителей той части земного шара, куда вы решили направиться.

– Мой мальчик, что за красноречие! – воскликнул Ярдман.

– Красноречие помогает. Отвлекает от разных мыслей, – пояснил я.

Меня вдруг охватила какая-то безрассудная отвага, и в голове сразу прояснилось. Разговаривать с этими двумя было гораздо лучше, чем в одиночестве ждать Билли.

– Цель оправдывает средства, – напыщенно повторил Раус-Уилер от кого-то услышанный девиз.

– Чушь, – возразил я. – Вы слишком высокого о себе мнения.

– Я... – сердито начал он, но осекся.

– Ну, кто вы? – сказал я. – Продолжайте. Можете не стесняться. Расскажите все как есть человеку, стоящему одной ногой в могиле.

Я вывел его из равновесия, и это уже было приятно.

– Я государственный служащий, – чопорно произнес он.

– Были, – напомнил я.

– Ну да...

– Какое же министерство?