– Потом мы вместе летали в Нью-Йорк. С нами был конюх с какой-то норвежской лошадью-полукровкой. Он якобы не говорил по-английски. Официально он летел в Америку на две недели, но кто знает, сколько он там пробыл. В тот раз Билли уронил мне на руку железный брус, чтобы я думал об отбитых пальцах, а не о норвежцах.

– Ты в этом уверен? – нахмурилась Габриэлла.

– Ну да. Я и раньше думал, что Билли делает это не просто так, а с какой-то целью. Только я неправильно понял его цель. – Я помолчал и снова заговорил: – Как-то мы летели во Францию с человеком с большими пушистыми усами, а потом, недели через две, мы летели уже из Франции с человеком с такими же большими пушистыми усами. Усы были одни и те же, но вот люди, пожалуй, могли быть разными.

– А что тогда отмочил Билли?

– На пути туда вылил мне на голову сладкий кофе, и почти всю дорогу я отмывался в уборной. А на обратном пути он огрел меня цепью, и я большую часть пути просидел у бортинженера, чтобы избежать настоящей драки.

– Больше ничего не случилось? – спросила Габриэлла, грустно глядя на меня.

Я покачал головой:

– На прошлой неделе я летел в Нью-Йорк. Я заявил Ярдману, что, если Билли посмеет хоть пальцем меня тронуть, я тут же увольняюсь. Туда мы летели нормально. Но на обратном пути с нами летел человек, который явно не имел никакого отношения к лошадям. На нем была одежда для верховой езды, но он чувствовал себя в ней крайне неуютно. Я подумал, что он родственник кого-то из хозяев лошадей и просто решил бесплатно пересечь Атлантику. Но я мало с ним разговаривал, потому что почти всю дорогу в самолете проспал. Десять часов. Я редко так устаю, но я тогда решил, что это, возможно, потому, что за шесть дней я четвертый раз лечу через Атлантику.

– А может, тебе подсунули таблетку? – предположила Габриэлла.

– Не исключено. Вскоре после взлета Альф принес мне кофе. В одном из боксов был нервный жеребенок, и я пытался его успокоить. Не исключено...

– А кто такой Альф?

– Глухой конюх, который всегда летает с Билли.

– Так ты думаешь, тебе подложили в кофе снотворное?

– Все может быть. Я и потом все время хотел спать. Даже дома заснул в ванной.

– Все это очень серьезно, – сказала Габриэлла.

– И сегодня с нами чужой человек. Его тоже зовут Джон. Вроде бы я вижу его впервые, и все-таки... Я стал смотреть на него, пытаясь понять, где же мы могли встречаться. Но тут появился Билли и ударил меня по ноге. Я ответил ему тем же, но после этого перестал думать на эту тему.

– Ну а теперь что ты думаешь?

– Во-первых, у него странные для конюха руки. У конюхов руки грубые, обветренные – им приходится мыть лошадей в любую погоду и выполнять другую тяжелую работу. У него же руки гладкие, с хорошо подстриженными ногтями.

Габриэлла взяла меня за руку и провела пальчиками по тем местам, где стали образовываться мозоли после тоге, как я оставил канцелярскую работу.

– Значит, они вовсе не похожи на твои, да?

– Не похожи, но дело в другом. В выражении его лица. Я смотрел на него, как раз когда он вдруг проснулся. Я помню этот момент, несмотря на Билли. Меня поразило выражение его лица. Как бы тебе его описать... О! – воскликнул я, смеясь над собственной недогадливостью. – Ну конечно. Он учился в той же школе, что и я.

– Значит, вы знакомы? Вы знали друг друга по школе?

– Нет, он постарше. Он окончил ее лет на пять раньше меня. Но взгляд... Именно так смотрели ученики – не самые симпатичные, те, кто был свято убежден, что они подарок человечеству, а все остальные – на много ступеней ниже. Он из таких. И уж явно не конюх. Он держался так, словно его грубая одежда была оскорблением его достоинства.

– Но ты же не носишь одежду конюха, – возразила Габриэлла, – значит, и он мог одеться, как считал нужным. Это же необязательно.

– Не совсем так. Альф носит брюки для верховой езды, Билли – джинсы. Двое других конюхов, Тимми и Конкер, носят бриджи – в них удобно работать. Это своего рода форма. Никто не заподозрит неладное, если человек, прибывающий с партией лошадей, одет как конюх.

– Это верно.

– И с паспортами никакой мороки. Обрати внимание, как просто я к тебе сегодня вышел – через служебный выход. Если ты работаешь с авиакомпанией, то в аэропортах, особенно маленьких, к тебе не будет никаких придирок. В большинстве из них ты просто проходишь через грузовое отделение и на тебя никто не обращает никакого внимания. У американцев наибольшие строгости, но и они привыкли к нам.

– Но все-таки ваши паспорта проверяют, – возразила Габриэлла.

Я вытащил свой паспорт, утративший свою безукоризненную чистоту за последние три месяца и порядком помятый.

– Видишь, он истрепался больше от того, что я ношу его в кармане, но в нем не так уж много штампов. Да, конечно, вот американская виза. Но в Милане мне поставили штамп, лишь когда я прилетел обычным пассажирским рейсом. Во Франции мне ни разу не ставили штамп, хотя я там успел побывать много раз. Разумеется, в паспорт заглядывали, но очень бегло. В общем-то, при таких условиях можно кататься и с поддельным паспортом и лаже вообще без паспорта. Один летчик рассказывал мне, что как-то три недели летал по всему белому свету вообще без паспорта, и ничего, сошло...

– Люди, работающие в авиакомпаниях, просто рехнулись бы, если бы им устраивали такую же проверку паспортов, как и всем остальным, – сказала Габриэлла.

– Да, обычно в этом нет необходимости. И вообще, не так-то просто прокатиться в один конец, даже в качестве работника фирмы. Просто невозможно, если у тебя нет связей. Если кому-то вдруг захотелось без помех прокатиться в другую страну, ему будет трудно попасть на борт самолета, который везет лошадей. Но если транспортное агентство или кто-то из его сотрудников готовы организовать нелегальный экспорт людей, наряду с лошадьми, тогда все делается проще простого.

– Но что это за люди?

– Ну, Билли, конечно, вряд ли рекламирует свою деятельность в газетах, но в клиентах у него явно нет недостатка.

– Мошенники? – спросила Габриэлла.

Я повертел в руках банкнот, потом былинки.

– Почему вдруг сено? – в свою очередь, задал я вопрос.