– Правильно сделал, – сказал я, пожимая руки его спутникам.

Джон Кайл был крупным, начинающим лысеть мужчиной. Его бортинженер, высокий и постарше, держал в руках три скаковых листка и еще программку.

– Я в-вижу, – говорил он, не стесняясь своего заикания и глядя в один из листков, – что в-вы выиграли вчера Большой приз. М-молодец.

– Спасибо, – отозвался я. – Мне немного повезло. Я бы не пришел первым, если бы Век не упал на последнем барьере.

– Тут т-так и н-написано, – с обезоруживающей прямотой согласился он.

Патрик рассмеялся и спросил меня:

– Где ты сегодня выступаешь?

– В Золотом кубке и в Кубке вызова.

– Спуск и Багор, – подсказал бортинженер.

– Буду играть тебя, – сказал Патрик.

– Играть Спуска – все равно что выбросить деньги коту под хвост, – серьезно сообщил бортинженер.

– Большое спасибо, – не без иронии отозвался я.

– В программе все наперекосяк... никакой логики, – пояснил он.

– Как ты сам-то расцениваешь свои шансы? – спросил Патрик.

– Невысоко. Раньше на Спуске выступал сын хозяина, но у него желтуха.

– Л-лучше н-не играть, – буркнул бортинженер.

– Что же ты так горюешь? – подал голос Кайл. – Не хочешь – не играй.

– Ну а как насчет Багра? – улыбнулся я.

Бортинженер возвел глаза к небу, но ответа там не получил.

– Б-багор, – заметил он, – может и выиграть. По крайней мере, останешься при деньгах.

– Буду играть обоих, – твердо сказал Патрик.

– Ну что ж, все понятно. Спасибо, что приехали, – сказал я летчикам, – и еще вам персональное спасибо, – обратился я к бортинженеру, – за то, что передали флакон девушке из магазина сувениров.

– Ф-флакон? – Бортинженер был явно удивлен. – Не за что. Но как вы узнали?

– Она сказала мне, что ей передал его высокий летчик.

– Я нашел флакон возле умывальника в сортире. Я решил, почему бы мне не передать его ей, раз я все равно шел в ту сторону. Н-не знаю, как этот ф-флакон туда п-попал, но на нем было ее имя.

– Саймон должен был передать его от меня, – пояснил я.

– П-понятно.

– Там были... – ухмыльнулся Патрик.

– Они самые, – перебил его я.

– Значит, он не собирался на аэровокзал, – отрезал Патрик. – Он оставил флакон специально, чтобы ей кто-нибудь его передал, и смылся прямо оттуда.

– Похоже, – согласился я.

– С этой части аэродрома можно очень легко уйти незамеченным.

– Там нет забора, только кустарник, и если пойти по дороге, которая ведет от разгрузочной зоны, – по ней часто ездят фургоны с лошадьми, – то никто тебя не остановит. Похоже, потому-то он так незаметно и исчез.

– Судя по всему, так оно и было, – вздохнул я.

– Но это вовсе не объясняет, почему он сбежал, – продолжал Патрик.

– У него были неприятности, – сказал я после паузы.

– Неприятности? – переспросил Кайл.

– Над ним нависли тучи. Из-за того, что мне случилось кое-что обнаружить. Может, поэтому он и исчез. А я хотел разыскать его и сказать, что ему ничто не угрожает.

– Значит, он как бы на твоей совести, – подытожил Патрик.

– В известном смысле.

Я повел их на ленч и сидел, глядя, как они едят.

– А ты ничего не будешь есть? – спросил Патрик.

– Нет, – сказал я. – Если грохнешься на сытый желудок, будет очень неприятно.

– И как часто вы падаете? – осведомился Кайл, разрезая кусок холодного ростбифа.

– В среднем раз в двенадцать скачек. Но вообще-то как когда. Я не подсчитывал.

– А когда это случилось в последний раз?

– Позавчера.

– И тебя это не тревожит? – спросил Патрик, тряся солонкой над тарелкой. – Перспектива упасть.

– Да в общем-то нет. Во-первых, об этом никогда не думаешь. Во-вторых, большинство падений – пустяковые, отделываешься синяком. Иногда ты просто соскальзываешь с лошади, и все.

– Но иногда ломаете себе кости, – сухо сказал Кайл.

– Это случается редко, – покачал я головой.

Патрик рассмеялся, а я передал ему масло и спросил:

– Мне скоро надо идти одеваться. Не могли бы мы сейчас поговорить о том вашем полете в Милан?

– Прошу, – сказал Кайл, – задавайте вопросы. Что вас интересует?

– Все, что, на ваш взгляд, было примечательным во время полета и после приземления.

– Боюсь, от меня будет мало толку, – смущенно отвечал Кайл. – В основном я просидел в кабине и только один раз вышел в сортир. Ваш человек сидел на одном из сидений, что были устроены сзади, – три пары.

Я кивнул. Сиденья прикрепил я сам, когда мы закончили грузить лошадей. Обычно для них всегда оставалось немного места, и они были все же удобнее, чем брикеты сена.

– Он был один?

– Нет, рядом с ним сидел молодой человек. Ваш друг Серл сидел у окна. Это я запомнил, потому что молодой человек выставил ноги в проход и не подумал пошевелиться, когда я проходил мимо.

– Это Билли, – кивнул я.

– Когда я вышел, то спросил, как они, и сообщил, что через полчаса садимся. Молодой человек сказал: «Спасибо, папаша» – так, словно я ему надоел до смерти, а когда я возвращался, он опять даже не подумал убрать ноги. Не могу сказать, что я воспылал к нему любовью.

– Вы меня удивляете, – иронически отозвался я. – А Саймон что-нибудь сказал?

Кайл замялся:

– Вообще-то это было почти три недели назад, я уже плохо помню. Вроде ничего такого.

– А вы что-нибудь запомнили? – обратился я к бортинженеру.

Тот, работая челюстями, покачал головой и, проглотив кусок, отхлебнул пива.

– В-в-вряд ли от меня б-будет много т-т-толку. Но сперва мы с ним даже разговорились. В кухне. Он сказал, ч-ч-что полетел в последний м-м-момент, вместо вас. – Бортинженер положил в рот ложку салата и, не смущаясь, заговорил с набитым ртом. Прямой, уверенный в себе человек. – Он с-сказал, что вы с-снег на вершине вулкана. Я ответил, ч-ч-что в этом нет смысла, но он воз-з-зразил, что это ед-динственный способ в-вас описать.

Патрик пробормотал, не поднимая головы от тарелки:

– В скорлупе ореха.

– Это мало что проясняет, – сказал я. – Он ничего не говорил о том, что собирается делать в Милане или куда направляется дальше?

Бортинженер покачал головой:

– Он г-говорил, что собирается лететь обратно с нами днем. Это я хорошо п-помню.