– Долгий получился ужин, да? Я знаю, что ты терпеть не можешь так долго сидеть почти неподвижно.

Он щелкнул выключателем торшера.

– От этого красного абажура придется избавиться, – решительно заявил он.

Торшер освещал пол, но не комнату.

Женщина зевнула. Обеими руками она встряхнула волосы.

– Что ты думаешь о Мильтоне?

Маргарет не стала дожидаться, пока Лайам ответит. Да она особенно и не рассчитывала на ответ.

– Он, похоже, довольно общительный. Но я с ним чувствую себя неловко.

Лайам пересек комнату и положил руки ей на плечи. Он потер рукава свитера, словно собирался ее согреть.

– Из-за того, что он такой большой?

– Большой и грубый. Он напоминает мне большого козла.

Лайам откинул назад голову и весело рассмеялся. Маргарет всегда приходили в голову самые неожиданные сравнения.

– Значит, по-твоему, он похож на козла?

– На грубого козла Билли. Ты должен знать эту историю.

Лайам потер подбородок.

– Это из скандинавского фольклора.

Он прошел к потертому кожаному дивану и грациозно опустился на краешек.

Мужчина посмотрел на Маргарет. Его карие глаза искрились весельем.

– Ты знаешь, козлы могут приносить удачу. По этому поводу есть один стишок девятнадцатого века.

Он закрыл глаза и процитировал:

Пускай смеются мои друзья,

Я доктор, точно, но для зверья.

Пускай я пахну и день и ночь,

Мой запах гонит болезни прочь.

Маргарет покачала головой.

– Болезнь остается, – пробормотала она.

Лайам поморщился.

– Каламбур – это юмор не самой высокой пробы.

– Если ты собираешься здесь сидеть и изливать на меня свои амбарные поэмы, то тебе придется смириться с моими маленькими неуклюжими каламбурами.

Женщина подошла к окну.

– А вообще-то здесь холодно. Вот посмотри. Стекла дрожат от ветра. Зимой мы с тобой оба наверняка подхватим пневмонию. Как только ты помнишь все эти древние стихи!

Лайам наклонился к круглому журнальному столику, стоявшему перед диваном. Он взял стеклянный графин и налил себе маленькую рюмочку скотча. В неярком свете торшера на его лице появилась легкая улыбка.

– Это моя работа. И это у нас фамильное.

Маргарет нахмурилась. Она отдернула мятую бархатную занавеску и стала смотреть на улицу. По тротуару мимо дома пробежали трусцой две девушки. Рюкзаки подпрыгивали у них на спинах.

«Что-то они поздно, – подумала Маргарет, наблюдая, как девушки спешат по направлению к студенческому городку. – Спальные корпуса наверняка уже закрыты. Если девочки живут в общежитии, им сейчас не позавидуешь».

– В Чикаго тоже запирают общежития на ночь? – спросила она Лайама. – Я что-то не припомню.

– Нет, – ответил он, потягивая скотч. – Но здесь, в маленьких городках Пенсильвании... Здесь ничего не меняется. Здесь время остановилось.

Он сделал еще глоток.

– Мы говорили о Мильтоне, – напомнила женщина, вглядываясь в неясную тьму.

– О Мильтоне-козле!

Лайам пересек комнату, осторожно неся перед собой рюмку.

– У него такие громадные ручищи. Когда говорят о руках мясника, имеют в виду именно такие руки.

Лайам усмехнулся.

– Какое уж там у козла мясо! А почему ты смотрела на его руки?

Маргарет отвернулась от окна.

– На них трудно не обратить внимание! Я думала, он раздавит бедную пивную кружку!

Лайам поставил рюмку рядом с кроличьей клеткой. Женщина смотрела, как он просовывает морковку сквозь решетку.

– Мильтон совершенно нормальный. Мне кажется, он интересный человек.

– Интересный? Я видела, как ты зевал, когда он показывал тебе свою коллекцию ножей. Он так подробно рассказывал о каждом из них! Мне казалось, это никогда не кончится.

Лайам рассмеялся.

– Посуди сама, не может же он с такими руками собирать коллекцию наперстков!

Они оба рассмеялись.

Лайам потыкал морковкой в нос кролику.

– Держи, Фиби! Кушай! Давай! Ешь!

Он оглянулся на Маргарет.

– Эта крольчиха явно создана для ирландского рагу! Да она скорее съест собственные орешки, чем свежую, сочную морковку!

Маргарет поежилась. Она задернула занавеску и отошла от окна.

– Лайам, почему все-таки ты держишь эту противную крольчиху?

Лайам ответил не сразу.

–  Из-за четырех кроличьих лапок. Мне нужно, чтобы мне везло. Я должен обеспечить себе как можно больше везения.

Через пару минут раздался такой сильный стук в дверь, что они оба вздрогнули. Лайам сунул морковку в клетку и пошел открывать.

– Уже поздно. Кто бы это мог быть?

Маргарет улыбнулась.

– Может быть, Мильтон. Пришел одолжить немного козьего корма.

Лайам бросил взгляд в зеркало над каминной полкой, чтобы убедиться, что у него все в порядке.

– Маргарет, это жестоко. Нет, правда, жестоко.

Снова раздался стук. Потом кто-то легонько забарабанил по двери кончиками пальцев.

– Входите! – Лайам открыл дверь.

Он не сразу узнал стоявшую на крыльце женщину. Несколько мгновений мужчина молча смотрел на взлохмаченные рыжие волосы, закрывавшие один глаз. Волосы явно пострадали от бесчисленных перманентов и окраски. Потом он заметил ярко накрашенные губы.

– Андpea!

– Привет, профессор! Надеюсь, я вас не слишком обеспокоила?

Женщина откинула с глаз волосы.

«Чувственная улыбка», – подумал Лайам и улыбнулся в ответ.

– Вовсе нет! Входите!

Он отступил, давая ей пройти.

Вместе с Андреа Де Хевен в гостиную ворвался порыв свежего ветра. Хозяин закрыл дверь за гостьей. Он обернулся и увидел, что она внимательно смотрит на него.

«Пожалуй, слишком внимательно», – подумал Лайам.

На женщине был длинный свитер. Лиловый, цвета ирисов. Он дисгармонировал с ее рыжими волосами и красной помадой. Под свитером были лиловые колготки. В ушах покачивались черные стеклянные серьги. Нитка таких же черных бус лежала на высоко поднятых грудях. Тяжелые бусы. Они позвякивали, когда женщина шла по комнате.

Лайам вдохнул сладкий, резкий аромат.

«Маргарет наверняка знает, как называются эти духи, – подумал он. – Господи, какой сильный запах! Она что, купается в этих духах?»

– Маргарет, ты помнишь Андреа Де Хевен, нашу уважаемую домовладелицу? – произнес он преувеличенно формально.