А между Галиной Александровной и дочерями Жукова от предыдущего брака отношения постепенно наладились. Хотя сначала Эра и Элла встретили новую любовь отца в штыки и долго не могли простить ему уход из семьи. Элла Георгиевна вспоминает, какую душевную травму перенесла мать: «Она была в очень тяжелом состоянии — плакала, жаловалась на жизнь, которая без отца для нее закончилась. Сразу как-то постарела, обострилась ее гипертония… С уходом отца смысл жизни для нее исчез». О том же говорит и Эра Георгиевна: «Я приду к ней, бывало, что-то там о детях рассказываю, чтобы отвлечь. Она вроде все слушает, а потом раз — и опять ушла в себя. Мама ведь всю жизнь отцу отдала. Свою любовь к нему пронесла через все эти годы. Это была незаживающая рана. Поэтому мы с сестрой долго не могли простить отцу его поступка. Около года с ним вообще не общались, хотя мама и считала, что должны. Отец все-таки. Потом какие-то контакты появились. В декабре 67-го у мамы случился инсульт. Ее увезли в больницу, а утром следующего дня она умерла».
Окончательное примирение Эры и Эллы с Галиной Александровной произошло летом 66-го в военном санатории «Фрунзенское» в Крыму, куда Жуков с женой пригласили дочерей провести вместе отпуск. И Эра Георгиевна вполне искренне написала в своих воспоминаниях: «Мы с Эллой благодарны Галине Александровне за то, что последние годы жизни папа провел в обстановке любви, внимания».
За опальным маршалом продолжали бдительно следить. Так, 7 сентября 1959 года председатель КГБ А.Н. Шелепин докладывал Хрущеву: «19 августа сего года по случаю смерти генерал-лейтенанта Крюкова жена последнего, известная певица Русланова, устроила поминки, на которых в числе других были Маршалы Советского Союза тт. Буденный С.М. и Жуков Г.К,…Тов. Жуков… заявил, что, если он был бы Министром обороны, он не допустил бы принятие Правительством нового Постановления о пенсиях военнослужащим и их семьям. Далее он сказал, что тов. Малиновский предоставил свободу действий начальнику Главного Политического Управления генералу армии Голикову, а последний разваливает армию.
«В газете „Красная Звезда“, — продолжал Жуков, — изо дня в день помещают статьи с призывами поднимать и укреплять авторитет политработников и критиковать командиров. В результате такой политики армия будет разложена».
Высказывания Жукова по этому вопросу были поддержаны тов. Буденным».
В результате возникло целое партийное дело. От участников поминок потребовали объяснений. Маршал Буденный был краток и по-военному четок: «На поставленные мне тт. Л.И. Брежневым и А. И. Кириченко вопросы о том, был ли я 19 августа на похоронах и на поминках генерала Крюкова вместе с маршалом Жуковым, где он якобы в моем присутствии говорил о развале армии, о необоснованном возвышении тов. Голикова Ф.И. и принижении тов. Малиновского Р.Я., а также по пенсиям военнослужащих?
Отвечаю. 1. На похоронах генерала Крюкова не был (был занят на заседании Президиума ЦК ДОСААФ).
2. Жукова я видел всего минут 5-10, во дворе дачи Руслановой, когда я вечером (около 7 часов) с женой пошел к Руслановой, чтобы оказать человеку внимание в тяжелую минуту. В это время присутствующие на поминках разъезжались. Среди них был и маршал Жуков.
При этой встречи маршал Жуков ни о чем подобном не говорил».
Многоопытный Семен Михайлович хорошо усвоил одну из главных мудростей советской жизни — когда возможно, отвечать: не был, не состоял, не участвовал. И не называть никаких фамилий, чтобы не втягивать других людей (а то, глядишь, они же тебя и утопят).
Жукову тоже пришлось выдержать унизительный допрос. Его вызвали в Комитет Партийного Контроля. К тому времени от присутствовавших на похоронах соглядатаев стало точно известно, что «нездоровый, принявший политически вредный характер разговор» о военных пенсиях зашел у Жукова с генерал-майором запаса В.А. Ревякиным. Начатое Хрущевым сокращение армии вызвало недовольство офицеров. Пенсии отставникам были снижены, а стаж службы для получения полной пенсии увеличен. Тысячи и тысячи офицеров в рамках сокращения армии были уволены с мизерными пенсиями, поскольку не имели 25-летней выслуги. Ревякин заявил Жукову: «Обижать нас, стариков, стали, и теперь тяжеловато будет с новой пенсией». И добавил, что «в снижении пенсий обвиняют Малиновского».
«Однако т. Жуков, — писал в ЦК председатель Комитета Партийного Контроля Н.М. Шверник, — как старший по званию и тем более как бывший министр обороны СССР, не разъяснил т. Ревякину весь вред подобного его политически нездорового поведения и, зная, что т. Ревякин обеспечен в материальном отношении более чем достаточно, не дал ему отпора и не сделал из всего этого необходимых выводов. Он даже поддержал этот непартийный разговор, направленный, с одной стороны, против мероприятий партии и правительства по упорядочению пенсионного дела (канцелярский эвфемизм для такой непопулярной меры как сокращение пенсий военным. — Б. С.), и, с другой — на дискредитацию нового руководства Министерства обороны СССР».
Генерала и маршала вызвали «на ковер» в КПК, потребовали оправдаться. «В своем объяснении т. Жуков, — продолжал Шверник, — дал правильную оценку своему поведению, заявил, что вначале он не придал разговору с Ревякиным должного значения и что в настоящее время сделал для себя необходимые выводы» (что продолжает находиться «под колпаком»). И чиновники из КПК смилостивились: не стали выносить Жукову и Ревякину партвзыскания, а ограничились обсуждением вопроса. Шверника и его коллег ничуть не смутило, что крамольный разговор происходил в скорбный день похорон и был не более чем стариковским ворчаньем. Из него чуть было не слепили политическое дело.
На XXII съезде КПСС в октябре 1961 года маршалы Малиновский и Голиков помянули Жукова недобрым словом. Родион Яковлевич заявил: «Бывший министр обороны Жуков проявил авантюризм и бонапартистские устремления к единоличному захвату власти. В армии он насаждал культ своей личности и проводил линию на свертывание партийно-политической работы и ее принижение. Центральный Комитет партии своевременно пресек эту вредную деятельность и отстранил Жукова от работы».