Голиков счел свое снятие с поста командующего фронтом несправедливым и затаил на Жукова злобу. Она выплеснулась на обоих заседаниях, 46-го и 57-го годов, когда Георгий Константинович подвергся опале. Но, похоже, Филипп Иванович заблуждался насчет причин своего отстранения от командования Воронежским фронтом. По свидетельству Хрущева, Сталин собирался заменить Голикова Ватутиным еще в феврале, сразу после освобождения Красной Армией Харькова и до контрудара Манштейна. Тогда, назначая Никиту Сергеевича членом Военного Совета нацеленного на Киев Воронежского фронта, Сталин, зная о плохих отношениях Хрущева с Голиковым (у них были конфликты в Сталинграде), предупредил, что Филипп Иванович на своем посту не задержится: «Мы в скором времени примем новое решение и переставим его». Верховному важно было, чтобы членом Военного Совета фронта, которому предстояло освобождать украинскую столицу, был именно Хрущев, руководивший перед войной компартией Украины. Ради этого политического момента Сталин готов был подобрать на Воронежский фронт такого командующего, который бы хорошо сработался с Никитой Сергеевичем. Неудача под Харьковом и требование Жукова о немедленной замене Голикова Ватутиным стали лишь удобным предлогом для осуществления решения, давно уже принятого Верховным Главнокомандующим.

Итоги контрнаступления под Харьковом в феврале-марте 1943 года сам Манштейн расценил следующим образом: «Взятием Харькова и Белгорода закончился второй контрудар нашей группы (первый был нанесен в районе между Днепром и Северским Донцом. — Б. С.); усиливающаяся распутица исключала дальнейшее ведение операций. У группы „Юг“ была еще одна цель — в качестве заключительной фазы операции совместно с группой „Центр“ очистить от противника дугу в районе Курска, врезающуюся глубоко на запад в немецкий фронт, и создать здесь более короткий фронт. Но мы должны были отказаться от этого намерения, потому что группа „Центр“ заявила, что она не может участвовать в этой операции. Эта дуга осталась проблемным выступом на нашем фронте, который открывал противнику определенные оперативные возможности и в то же время ограничивал наши возможности». После окончания периода весенней распутицы германское командование рассчитывало провести наступление с целью срезать курский выступ. Эта операция получила кодовое название «Цитадель». Высвободившиеся в результате сокращения линии фронта войска планировалось перебросить в район Средиземноморья для противодействия вторжению западных союзников в Италию. К тому времени немцы уже эвакуировали ржевско-вяземский плацдарм, и советскому командованию было трудно ошибиться в определении будущей германской стратегии на Востоке. Курск оставался для вермахта единственной целью, заманчивой с оперативной точки зрения. Напрасно Манштейн, имитируя подготовку к повторному наступлению на Ростов, перемещал к реке Миус макеты танков и орудий. Ему не удалось никого обмануть.

8 апреля 1943 года Жуков в докладе Верховному довольно точно определил вероятные планы неприятеля на весенне-летнюю кампанию: «Противник, понеся большие потери в зимней кампании 42/43 года, видимо, не сумеет создать к весне большие резервы для того, чтобы вновь предпринять наступление для захвата Кавказа и выхода на Волгу с целью глубокого обхода Москвы. Ввиду ограниченности крупных резервов, противник вынужден будет весной и в первой половине лета 1943 года развернуть свои наступательные действия на более узком фронте и решать задачу строго по этапам, имея основной целью кампании захват Москвы (на самом деле, столь амбициозной цели вермахт перед собой уже не ставил. — Б. С.). Исходя из наличия в данный момент группировок против наших Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов, я считаю, что главные наступательные операции противник развернет против этих трех фронтов, с тем чтобы, разгромив наши войска на этом направлении, получить свободу маневра для обхода Москвы по кратчайшему направлению. Видимо, на первом этапе противник, собрав максимум своих сил, в том числе до 13-15 танковых дивизий, при поддержке большого количества авиации нанесет удар своей орловско-кромской группировкой в обход Курска с северо-востока и белгородско-харьковской группировкой в обход Курска с юго-востока».

Георгий Константинович предлагал: «Для того чтобы противник разбился о нашу оборону, кроме мер по усилению противотанковой обороны Центрального и Воронежского фронтов, нам необходимо как можно быстрее собрать с пассивных участков и перебросить в резерв Ставки на угрожаемые направления 30 истребительно-противотанковых артиллерийских полков; все полки самоходной артиллерии сосредоточить на участие Ливны-Касторное-Старый Оскол. Часть полков желательно сейчас же дать на усиление Рокоссовскому и Ватутину и сосредоточить как можно больше авиации в резерве Ставки, чтобы массированными ударами авиации во взаимодействии с танками и стрелковыми соединениями разбить ударные группировки и сорвать план наступления противника… Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем основную группировку противника».

Отсюда берет свое начало план преднамеренной обороны советских войск на Курской. К тому времени Красная Армия значительно превосходила вермахт не только в людях, но и в артиллерии, танках и авиации. Командующий Воронежским фронтом Ватутин, в противоположность Жукову, Василевскому и командующему Донским фронтом Рокоссовскому, считал, что советские войска должны использовать свое превосходство и ударить первыми. Сталин, памятуя о катастрофических результатах наступления Красной Армии в мае 42-го, на этот раз не спешил бросать свои войска в атаку. Еще в январе 1943 года в беседе с Буденным по случаю назначения Семена Михайловича командующим кавалерией Красной Армии он изложил основы советской стратегии после Сталинграда: «Мы победим, в этом нет сомнения. Сломаем хребет фашистскому зверю. Победим даже в том случае, если союзники не откроют Второго фронта в Европе. Но мы не можем говорить о победе отвлеченно. Нам надо разгромить врага и поставить его на колени как можно быстрее. Однако враг еще силен. Впереди тяжелые бои. От нас потребуется предельное напряжение сил, большие жертвы. И надо сделать так, чтобы эти жертвы не были напрасными. В лагере противника идет подозрительная возня. Гитлеровская клика делает крупную ставку на разлад между СССР и союзниками. Если война затянется, правящие круги США и Англии могут пойти если не на прямую измену, то на сепаратный мир. Этим кругам, — а тон задает им Черчилль, — очень хотелось бы сохранить фашистскую Германию — пусть без Гитлера — как форпост против СССР на Западе. Черчилль идет еще дальше: мечтает восстановить панскую Польшу, бережет буржуазное польское правительство. Мы должны наращивать силу ударов и в то же время воевать с умом, добиваться победы в любом бою малой кровью… И кое-кто за границей полагал и теперь полагает, что вечна предельно истощит нас. Мы окажемся-де настолько обессиленными, что лишимся какой-либо возможности влиять на международную политику, потеряем всякий международный вес, и тогда нам, даже непобежденным, можно будет диктовать любые условия. А мы должны войти в Западную Европу, имея закаленную в боях армию. И пусть тогда попробуют господа Черчилли диктовать нам условия мира, применять политику диктата!»