После Сталинградской победы Красная Армия двинулась на Запад «отбирать наши пяди и крохи». Вермахт был еще силен, не раз наносил наступающим чувствительные контрудары, но уже никогда больше не предпринимал на Востоке наступления со стратегическими целями. Одновременно с контрнаступлением под Сталинградом германо-итальянская армия фельдмаршала Эрвина Роммеля в Северной Африке была разбита под Эль-Аламейном. Во всем мире начали понимать, что окончательное поражение Рейха — только вопрос времени.

Советские войска пытались отрезать застрявшую на Кавказе группу армий «А», отбить Донбасс и Харьков, выйти к Днепру. Однако овладевшие Харьковом войска Воронежского фронта Ф.И. Голикова и рвавшиеся к Днепру войска Юго-Западного фронта Ватутина попали под контрудар группы армий «Юг» фельдмаршала Манштейна. 17 марта 1943 года Жуков был послан на Воронежский фронт выправлять положение. Накануне немецкие войска отбили Харьков, а 18-го танковый корпус СС ворвался в Белгород. Состоявший для особых поручений при Жукове генерал Леонид Федорович Минюк в 60-е годы так рассказывал о прибытии их группы под Курск, где в небольшом селе размещался штаб Голикова: «Командующий Голиков и член Военного совета Хрущев не могли что-либо конкретно доложить.

«Эх, вы, магнаты!» — только и бросил в сердцах Жуков свое привычное выражение и отвернулся.

За окном суетились, бегали, что-то грузили на машину штабисты. Прискакал на коне со вспененными боками связной, сунул кому-то пакет с донесением и умчался обратно. Творилась неразбериха — будто в предчувствии скорого нападения танков.

Жуков решительно вышел из помещения, узнал, где фронтовой узел связи, и оттуда позвонил по ВЧ Сталину, доложил обстановку и затребовал срочно двинуть из резерва Ставки все, что находится поблизости, чтобы предотвратить удар противника на курском направлении. Верховный не заставил себя ждать. Немного позже Жукову передали из Генштаба, что к району Белгорода, уже захваченному противником, стягивались войска 21-й армии, 1-й танковой армии и 64-й армии…».

К 22 марта положение стабилизировалось. По представлению Жукова, Голиков был заменен Ватутиным. Как свидетельствует Минюк, Георгий Константинович в разговоре по прямому проводу с Генштабом сказал: «Доложите, что враг дальше не продвинется ни на шаг. А относительно Голикова скажите: его надо сменить немедленно и поставить на этот горячий фронт генерала наступления Ватутина».

Вроде бы нет оснований не доверять рассказу Минюка. Тем более что воспоминания Жукова им как будто не противоречат:

Через час из разговора с Василевским я узнал, что Верховным принято решение и уже передано распоряжение о выдвижении в район Белгорода 21-й армии, 1-й танковой армии и 64-й армии».

Опять получается, что, только следуя мудрым жуковским советам, Иосиф Виссарионович принимает единственно правильное решение. Требуется, однако, одно важное уточнение. Резервы Ставки были двинуты под Курск значительно раньше, чем Жуков появился в штабе Воронежского фронта, и без какого-либо его участия. В мемуарах Василевского приведена директива Ставки от 10 марта, предписывающая «выдвинуть танковую армию Катукова навстречу подымающемуся на север противнику с задачей совместно с 21-й армией разгромить южную группу противника… Как 21-я армия, так и танковая армия Катукова передаются с 13 марта… в подчинение командующего Воронежским фронтом». Жуков в те дни был на Северо-Западном фронте, где безуспешно пытался ликвидировать демянскую группировку противника. Никакого отношения к событиям в районе Харькова не имел.

Объективно говоря, немецкое наступление уже утратило свою силу к моменту прибытия Жукова. Манштейну, вопреки первоначальным расчетам, не удалось окружить значительную советскую группировку у Харькова. Продвижение группы «Юг» остановилось не столько из-за прибытия вызванных Жуковым резервов, сколько из-за наступившей чрезвычайно сильной распутицы. Тот же Минюк признает, что по этой причине наступила пауза в боях: «Нужно было в разгар весенней распутицы, именно в марте и в первых числах апреля, определить главное направление, раскрыть стратегический замысел противника — где и когда он развернет свои решающие сражения года, чтобы парировать его удары». Леонид Федорович вспоминает и один забавный эпизод, связанный с выездом на фронт: «До передовой — на вездеходе, а там — пешком. Грязища была невпроворот, по самые голенища вязли, порой приходилось залегать и ползти под обстрелом. Намокли и вывалялись в черной грязи как черти. Благо на нас комбинезоны были…А к вечеру пошел дождь. Ливневый, так и сечет. Озябли крайне. Как бы вскользь Жуков пожаловался, что его знобит… Надо было где-то отогреться. Облюбовали в деревне дом, стучимся. Старуха дверь открыла, ввела в дом, зажгла лампу. Фитиль еле мигал. Дали мы бензина, соли в него подсыпали, чтобы в лампе не вспыхнул. Лампа занялась ярко, и тогда только старуха оглядела нас, скорбно поджала губы и сразу принялась носить из сенец сухие кизяки, подкладывать их в русскую печь. Затем полезла в погреб, достала оттуда длинную белую редьку, из шкафа — бутылку. Натерла редьку, выжала из нее сок в кружку, в стаканы налила из бутылки — запахло самогоном.

«Скидайте с себя все! Да не мешкайте, где вас так угораздило», — ворчала старуха.

Мы подчинились воле хозяйки. Я снял с себя комбинезон первым, хотел остаться в брюках, но старуха» сердито: «Скидай и штаны». Повиновался и Жуков, припомнив, что в молодости от простуды лечила его мать народными средствами. Старуха дала нам два неполных стакана. Но прежде велела выпить из кружки напополам сок редьки.

Мы забрались на протопленную печь, пригрелись спинами и боками на горячих кирпичах — ну просто не жизнь, а рай и благодать!.. Проснулись ни свет ни заря, глядим, а на лавке лежат наши аккуратно свернутые и просушенные комбинезоны. Мы намерились, кроме соли и бензина, чем-то еще отблагодарить хозяйку, но она и слушать не захотела: «Езжайте себе с Богом, да спасибо скажите, что я вас от лихоманки-простуды спасла». Для старой крестьянки и рядовой, и маршал одинаково были русскими солдатами, выполнявшими тяжкий ратный труд и нуждавшимися в заботе.