Часть четвертая. МЕЖДУ СМЕРТЬЮ И ГИБЕЛЬЮ

1

Возглас Марии был похож на стон:

– Анатолий! Я простила тебе гибель сына – гибели Аркадия не прощу.

На экране распадался транспортный шар, из шара вываливались Рина Ронна и Бах; дилона ударило о землю, он лежал неподвижно, коротышку Баха несло как пушинку на ветру в глубину голубого леса. Авиетку трясло. Асмодей, сидевший у пульта, пытался поднять ее, но ее снова бросало на почву. Кнудсен видел две картины одновременно: ту, что показывали датчики хронолета – они отчетливо высвечивали полянку; и ту, что передавали изнутри авиетки ее приборы. Обе картины были безрадостны: нападение было слишком внезапным и мощным.

– Ответь мне! – закричала Мария. – Ответь, я требую!

Он не отрывал глаз от экрана.

– Подожди! – сказал он. – Меня нельзя сейчас отвлекать.

Спустя минуту он обернул к ней лицо. Полянка на экране погасла.

На сером фоне мчалась авиетка, серая и расплывчатая, – скорей привидение, чем реальное тело.

– Чего ты хочешь? Спрашивай побыстрей!

Мария показала на экран.

– Куда их несет? И что с Мишей?

– Ни того, ни другого не знаю. Я вижу не больше, чем ты.

– Ты видишь столько же, но знаешь больше меня. Объясни, что случилось? И почему не поднимаешь хронолет им на помощь?

Он опять повернулся к экрану. Похожая на привидение авиетка теряла последнее подобие предметности. Кнудсен знал гораздо больше Марии – и потому не спешил с ответом. Она продолжала:

– Ты закричал Аркадию: «Ко мне!» Отчего к тебе, а не ты к ним? Почему не спешишь на выручку? Почему теряем драгоценные минуты, когда им еще можно помочь?

– Мы ничего не теряем, – сказал он. – Нельзя потерять то, чего нет. Мы блокированы. У нас отказали двигатели.

– Но ты кричал: «Ко мне!». Ты звал их к себе, на них напали, ты требовал, чтобы они убежали от опасности, а сам не противоборствовал нападению? Ведь так? Почему ты струсил, вот что я хочу знать!

Она стояла перед ним, разгневанная и преображенная. Она не была красивой и в молодости, но, сердясь, хорошела. Сейчас она увиделась ему такой зловеще красивой, что сжалось сердце. Она ненавидела его – нужен был сильный толчок, чтобы вырвалась наружу так долго сдерживаемая ненависть. «Сильный толчок? – подумал он с горькой иронией. – Трагедия, а не толчок! Возьми себя в руки! – мысленно приказал он себе. – Хронолет не уничтожен. Не такой корабль «Гермес», чтобы его можно было превратить в груду обломков с первого удара».

– Не молчи, Анатолий! – гневно крикнула Мария. – Я должна знать все, что знаешь ты!

Да, она должна знать все, что знает он. Да, он кричал «ко мне!», а не «иду к вам, держитесь!». Но не оттого, что струсил. Нападение совершилось разом и на хронолет, и на десантный отряд. Но хронолет лишь блокирован и обездвижен, а десантный отряд разметали. Бах, возможно, погиб. Авиетку с Аркадием, Асмодеем и Уве Ланной гонят в плен или на гибель. Она закатывается в невидимость, а что в той невидимости? Связи нет – их передатчики повреждены, приемники «Гермеса» бездействуют.

Блокада «Гермеса» усиливается. Вокруг хронолета дико выкручиваются физические поля. Гравитационные удары, резонансная судорога…

– Но я не чувствую нападения, Анатолий! Мы экранированы?

– Конечно. Сниму на минутку оптический экран, чтобы ты увидела, что снаружи.

Мария, ослепленная, закрыла глаза, но бушеванье света проникало и сквозь веки. Мир пылал и содрогался. Огромные деревья – еще недавно величественные стволы с голубыми кронами – метались, раскалывались и рушились белокалильными факелами. Земля стала подобием воды – по ней мчались волны песка и камней, она вспухала и опадала, взбрызгивалась фонтанчиками, взлетала облачками валунов и осколков, земляные волны оторачивало, как пеной, пылью. Небо валилось на землю. Мимо хронолета ошалело пронеслась одна из Гарун. Мария вскрикнула – звезда чудовищным болидом врезывалась в планету. Гаруну взметнуло ввысь, она пропала в пылающем лесу.

Кнудсен погасил внешний мир. Только на дисплее расплывалось пятнышко – авиетка пропадала где-то вдали, в еще не возмущенном краю. Светопреставление было поставлено только в окрестностях корабля.

– Анатолий, это ужасно! Ты уверен, что экраны выдержат?

Он ответил с мрачным спокойствием:

– Какое-то время – да. Постараюсь провести контрманевр до того, как защитные экраны откажут.

Она сказала с надеждой:

– Ответим на их нападение контрударом?

Он покачал головой.

– Они держат «Гермес» на прицеле и бьют по кораблю. А по какой цели бить нам? Хочу выскользнуть в фазовое время. Но хрономоторы от неожиданной вибрации, которую автоматы сразу не погасили, разрегулированы. Если не будешь меня отвлекать…

– Я не буду тебя отвлекать, Анатолий!

И, чтобы не попадаться ему на глаза, она села позади. Кнудсен склонился над пультом, пальцы бегали по кнопкам – как по клавишам рояля в бурном фортепианном пассаже. Она видела его спину – какая хмурая спина, какие суровые плечи! А в лакированной панели мнемосхемы отражалось его лицо. Лицо было незнакомо: старый друг, сколько раз смотрелось на него, каждая черточка, каждая морщинка – так всегда представлялось – изучены абсолютно. Внешне все такое же: те же морщинки, те же глаза, те же волосы, но всё вместе – неожиданное.

Она помнила Анатолия – доброго паренька, так смешно смущавшегося, когда над его неуклюжестью подшучивали друзья; помнила мужчину, подавленного их общим великим несчастьем – гибелью ее сына и мужа; знала и знаменитого хроноконструктора, создателя первых кораблей времени – спокойного, невозмутимого при осложнениях, равнодушного к своей славе, к ученым почестям… Этого, собранного и натянутого, сурового, почти жестокого – таким он глядел из панельного зеркала,– еще не знала. Таким, наверное, был древний бог Хронос – недаром он повесил в каюте образ грозного бога.

Он уловил ее взгляд в зеркале, ответил рассеянным взглядом, и тут же забыл о ней. На панели вспыхивали и погасали красные и зеленые огоньки, они вытягивались в линии, складывались в запутанные фигурки – схемы взаимодействия аппаратов. В их метании ощущался хаос, пальцы Кнудсена нажимали на кнопки – каждая красная и зеленая вспышка была ответом на приказы с пульта. Пальцы нервничали и сердились, они чего-то добивались, у них что-то не выходило. Правая рука разбрасывалась пальцами по всему пульту, левая била в одни и те же точки – как бы вызывая что-то из бездействия. И вскоре у Марии сложилась ясная картина – правая рука обеспечивала координацию, она создавала общий фон, она трудилась сосредоточенно и хладнокровно. А левая взывала: каждый палец, нажимая на свои кнопки, чего-то настойчиво требовал и раздражался, что требование не исполняется. Марию захватила живая речь левой руки, она хотела проникнуть в скрытое ее значение, но смысл оставался вне ее понимания. Мария не вынесла и сказала очень тихо: