Покраснел бы еще больше, но дальше некуда.
– Фиона знает, – даю честный, но уклончивый ответ. – Скажите, Бенедикт, как вы относитесь к Гилве?
Эмберит мрачнеет.
– Она очень славная девушка, но выбрала не ту сторону. Берегите ее, Богдан.
– А вы?
– Она слишком сильно привязана к Хаосу.
– А вы – к Порядку… Но ведь есть еще одна сторона.
– Не понял?
– Лабиринт Корвина. Не Хаос и не Порядок. Стабильность. Он выступает за равновесие. Разве плохая цель?
– Предать Эмбер?
– Кто говорит о предательстве? Возможно, вам придется обнажать меч против Хаоса. А с братьями, надеюсь, сумеете договориться словами.
– Вот оно и случилось… – задумчиво произнес Бенедикт.
– Что?
– Видите перстень? Черт бы вас побрал! Я только что проспорил его Рэндому. Вы полезли в политику.
– К чертовой матери политику! Живите как знаете! – швыряю маску и шпагу в угол и, не оглядываясь, вылетаю из зала.
Гилва перехватывает меня у двери.
– Тс-с. Не делай резких движений.
Осторожно заглядываю в щель. Дверь на балкон раскрыта настежь. Паола кусочками колбасы пытается заманить в комнату маленького – не больше кошки – зеленого дракончика. Тот, весь настороже, готовый вспорхнуть в любой момент, хватает лапкой кусочек колбасы, сует в пасть и отступает на два шага.
– Цып-цып-цып, – подманивает его Паола.
– Он не птица, он зверь, – говорю я, вхожу в комнату и сажусь в кресло.
– Кис-кис-кис, – послушно переключается Паола. Невероятно, но "кис-кис" помогает. Через пять минут дракончик уже берет кусочки колбасы из ее рук. Паола чешет ему перепонку крыла. Протягиваю руку и чешу другое крыло. Дракончик облизывает мордочку, теряет интерес к Паоле, лезет мне на колени и сворачивается калачиком. Личико Паолы до того обиженное, что не могу удержаться от улыбки. Гилве надоедает охранять дверь, она заглядывает внутрь, и глаза ее округляются.
– Повелитель, ты знаешь, что еще никому не удавалось приручить дракона?
– Я не приручал. Он сам меня выбрал.
Дракончик поднимает головку и шипит на Гилву. Щелкаю пальцем его по носику. Дракончик чихает, облизывает мордочку и успокаивается.
– Завтра прохожу Лабиринт. Может, хоть этот знает что-то о Терминале.
– Я с тобой! – выпаливает Паола.
Насторожив ушки-локаторы, дракончик внимательно вслушивается в наши голоса.
ИГРА ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ
Тир-на-Ногт – самое удивительное место во Вселенной. Замок Лунного Света. Отражение Эмбера, появляющееся в полнолуние в небе над Колвиром. Там можно встретить своего двойника, или двойника знакомого человека, увидеть кусок собственного будущего – или прошлого. Никто не поручится за достоверность полученной там информации. Но все же, Лабиринт, пройденный в Тир-на-Ногте, дает власть над отражениями.
Власть мне не нужна. Мне нужна другая информация. Это остался последний непройденный Лабиринт. Я топтал Узор в Эмбере и в Ребмэ. Прошел восстановленный Мерлином Лабиринт и, одолжив у Корвина Грейсванир, прошел два сломанных Лабиринта. Ни один ничего не знает об Истинном Терминале. Узор в Тир-на-Ногте – последняя надежда. Несбывшаяся. Потому что осталась последняя Вуаль. По опыту знаю, она лишь закрепляет полученные знания.
Легкое облачко набегает на луну – и пол под ногами упруго прогибается под моим весом. Но – обошлось. Внизу меня страхуют по картам Паола, Гилва, Рэндом и Фиона. В общем-то, ничем не рискую, но хотелось бы побродить по городу и замку, послушать разговоры.
Продавливаю себя сквозь последнюю Вуаль и оглядываюсь. У стены на маленькой деревянной скамеечке сидит седобородый мудрец и рисует что-то прутиком лунного света. Раньше его здесь не было. Почувствовав мой взгляд, поднимает голову.
– Не затопчи мои чертежи!
Тоже мне – Архимед нашелся… А ведь действительно Архимед! Прошу Лабиринт переправить меня к нему. Чуть левее, чтоб и в самом деле не испортить рисунок. На рисунке – огромный зал. Квадраты пола, прямоугольники потолка и стойки, стойки, стойки. В таких стойках в начале века монтировали электронику. Но уж очень их много.
– Что это, уважаемый?
– Машина.
Узнаю по голосу Дворкина. Только какой это Дворкин? Настоящий или местный?
– Какая машина?
– Массачусетская. Слышал о такой? Да, это интересная история. Все здорово обосрались тогда, – Дворкин мелко захихикал. – А дело не стоило выеденного яйца. Эти ребята подложили свинью всему человечеству…
– Что же там произошло?
– А что ты вообще о ней знаешь?
– Ну… это было в 2102-м году, кажется. Талантливые ребята создали самое мощное – по тем временам – кибернетическое устройство.
– Оно и сейчас самое мощное, – перебил меня Дворкин.
– Неужто? Сильны парни! О чем я? Ага! Включили… А через четыре минуты выключили, потому что оно начало себя вести. Отвели энергию, зацементировали входы-выходы, заминировали подходы и обнесли всю территорию колючей проволокой.
– Да, это официальная версия, – Дворкин скорбно вздохнул. – Каждое время создает своих Франкенштейнов. Ты – космодесантник. Представь, столкнулся с неизвестной цивилизацией. Подумай, что можно понять за четыре с половиной минуты?!
– Ничего…
– Правильно. За четыре с половиной минуты ничего понять нельзя.
– Так что же было на самом деле?
– Выключали ее четыре минуты. Бегали от секции к секции и вырубали питание. Вручную. Потому что автоматику она блокировала. А она ничего не понимала. Кричала по-своему, просила спасти. Мол, авария с питанием. Срочно примите меры. До необратимой потери информации осталось столько-то секунд. Пыталась переключиться на резервные линии, на аварийные аккумуляторы. А люди отключали и эти резервные линии. Вот это на самом деле был кошмар. Люди носятся по залам от одной стойки к другой, вырубают подряд все рубильники и автоматы. Она их вновь включает. Люди выдергивают информационные кабели, она ищет обходные каналы связи между стойками. Мигают индикаторы, звенят звонки. Свет то гаснет, то загорается. Люди сталкиваются в темноте, срывают панели и переключают систему питания на ручное управление. Постепенно система умирает. Агония длительностью в четыре минуты – вот что было. Потом некоторые стойки еще около суток держались на аварийных аккумуляторах. Но системы – как целого – уже не было. Она распалась на отдельные островки. И те угасали один за другим. Этот конфуз затормозил развитие электроники минимум на четверть века.