Когда-то в русском языке появился новый термин — «теневая экономика». Теперь есть все предпосылки для термина другого — «теневые спецслужбы».
Оборот теневой экономики намного превышает оборот экономики государственной.
А вот превышают ли возможности теневых спецслужб возможности спецслужб настоящих?
На месте президента Ельцина я всерьез задумался бы над этим вопросом.
Гарантию, как известно, дают только от второй пули. Да и то не всегда…
P.S. Перед выходом материала мы связались с руководителем «Атолла» Сергеем Соколовым и попросили его объяснить, зачем понадобились эти саморазоблачения.
По версии Соколова, на тот период «Атоллу» катастрофически не хватало денег, Березовский заморозил финансирование. Тогда он (Соколов) обратился за помощью к знакомым журналистам и попросил сделать «рекламный фильм». Дескать, это могло заставить Березовского раскошелиться. В противном случае запись они бы использовали как рекомендацию для приема на работу к другому олигарху.
Однако «психическая атака» не понадобилась. Березовский осознал свои ошибки.
Сергей Соколов настаивает на том, что основное число «признаний» — плод их воображения, направленный на возбуждение олигархов. О том, что через три года эта кассета сможет ударить по ним самим, они тогда не думали…
Дело № 3
ГЕНЕРАЛ СТАРОВОЙТОВ И МИЛЛИОНЫ ИЗ ФАПСИ
В ящике моего стола, среди разных бумаг и просроченных пропусков, лежит потертая телефонная карта. Обычная телефонная карта на 125 единиц.
Срок её годности прошел много лет назад, давно уже потускнели типографские краски, но я не выбрасываю эту карту и время от времени, тайком от жены, достаю её из стола. Я читаю сделанную наискось торопливую надпись, и память вновь возвращает меня в далекий уже 98-й год…
…Мы сидим друг напротив друга за столиком в пиццерии. Я вглядываюсь в её лицо, я стараюсь запомнить её черты.
Наконец она поднимается.
«Я провожу?»
Она качает головой. «Не надо».
Пятью минутами раньше я специально выходил в туалет. Номер машины человека, который должен ждать её у входа, крепко забит теперь в мою память.
«Почему? Ты боишься, что будет драка?»
«Нет… Он не держит на тебя зла. Он даже говорит, что благодарен тебе, потому что иначе, без тебя, мы бы с ним не познакомились».
«Знаешь, оставь мне что-нибудь на память».
Она задумывается. Открывает сумочку, достает телефонную карту, на ходу пишет: «Саша, прости меня». И подпись — «К.»…
«Прощай!» Я стараюсь сказать это как можно более драматично, словно наблюдаю за собой со стороны, словно я стою не посреди ресторана, а на сцене какого-то театра. Впрочем, все это так или иначе похоже на театр, на кино — да на что угодно, только не на жизнь. В жизни так не бывает…
Через полтора года, когда я вступлю в схватку с Березовским и МВД и выдвинусь в депутаты Госдумы, она сделает телесюжет о том, что я неизлечимо болен шизофренией. Конечно, не она одна — к «компании», оплаченной одной финансово-промышленной группой и сдирижированной командой Березовского, присоединятся многие, в первую очередь ОРТ (что вполне естественно). Но этот сюжет будет для меня самым обидным и болезненным: подножка всегда переносится тяжелее, чем открытый, прямой удар…
…Любил ли я? Да, пожалуй, нет. Такие истории есть в жизни каждого нормального мужчины. И если бы не этот, театральный финал, кто знает: может, я и думать о ней уже забыл. Но генеральскую фамилию, которую она теперь носит, фамилию, которую носят их общие дети, я не забуду никогда…
…В полумраке просторного зала лицо директора еле различимо. А может, это просто память скрывает прошлое в полутьме, приглушая четкие краски, обращая их в черно-белую кинохронику?
Осень 96-го. Совсем недавно Николая Ковалева назначили главой ФСБ. Шестым с начала «демократии», если считать последнего председателя КГБ Бакатина.
Ковалев был прямой противоположностью своим предшественникам, ибо все они относились к журналистам с традиционным брезгливым недоверием, и даже сотрудники ЦОС — Центра общественных связей — бегали за Барсуковым полгода, уговаривая его сняться на фотокарточку.
Посылая письмо на имя Ковалева — с просьбой об интервью, — я и в мыслях не держал, что директор согласится. Делалось это, скорее, для «очистки совести», но вдруг через неделю звонок: «Директор ждет вас».
…Полутемными коридорами меня провели в андроповский зал — бывший кабинет председателя, в старом здании лубянского комплекса. После Андропова, правда, здесь успели посидеть и Федорчук, и Чебриков, но звали его по-старому, андроповским.
Николай Дмитриевич Ковалев поднялся с кресла. Внушительный рост, начальственная осанка, выправка, седина — все это, должно быть, производило сильное впечатление на женщин и подчиненных.
На журнальном столике живописно теснилось угощение к чаю. Обстановка, как пишут в официальной хронике, была теплой и дружественной.
— Я попросил вас о встрече, чтобы посоветоваться, — с проникновенными интонациями произнес директор. — Не мне вам объяснять: отношение в обществе к нашему ведомству неоднозначное. Нас часто критикуют, ругают. Иной раз действительно по заслугам. Но бывает и иначе. Мне хотелось бы узнать ваше мнение. Как сделать так, чтобы все наконец поняли: спецслужбы — неотъемлемый инструмент государства.
Я мысленно зааплодировал Ковалеву. Не я, значит, напросился на интервью — это он попросил о встрече, чтобы посоветоваться. Чувствовалась хватка старого агентуриста-«пятерочника»…
Мы беседовали долго — несколько часов, не меньше. Говорили о самом разном: о том, например, почему Лубянка делает секреты даже из того, что секретом не является, и удачно «поданные» в прессе операции снимут многие проблемы.
— Вот, скажем, дело Монастырецкого… — Я назвал первое, что пришло в голову, ибо об аресте начальника Финуправления ФАПСИ не знал ничего, кроме сухих строчек официального сообщения ТАСС. Назвал, не понимая еще, что попал в точку, что как минимум на полтора года вперед определил этим свою судьбу.
— О, Монастырецкий! — Ковалев оживился. — Если бы я рассказал вам всю правду… Каких трудов нам стоило все раскрутить. Какое давление на нас идет… Старовойтов — директор ФАПСИ — звонит мне по пять раз на дню. Он, видите ли, считает, что мы специально все это организовали, чтобы подчинить себе ФАПСИ.
— А на самом деле?
— А на самом — Монастырецкий и Старовойтов — это одно целое. Он просто боится утечек… Представьте себе: французская контрразведка задерживает Монастырецкого при переходе границы. Изымают у него деньги — много денег, служебное удостоверение, три загранпаспорта. Допрашивают его шесть часов. И по возвращении Старовойтов все это «херит», они даже служебной проверки не проводят.
— Так, может, Старовойтов этого не знает?
— Ну да, — Ковалев усмехнулся, — конечно… Монастырецкий ехал во Францию вместе с его сыном — Димой. Задерживали их вместе… Да это ещё мелочь по сравнению с другими вещами, которые там творятся…Если бы вы только знали…
— Так в чем же дело? — Словно гончая собака, почуявшая след, я приготовился к прыжку. — Познакомьте меня с этими материалами.
— А не боитесь? — Директор пристально посмотрел мне в глаза. — Дело-то опасное.
Я покачал головой.
— Не боюсь.
— Хорошо. — На лице у Ковалева было написано видимое облегчение. — Сотрудник, который этим занимается, выйдет на вас…
В апреле 97-го — ровно через год после ареста Монастырецкого — в «МК» вышел мой первый материал о коррупции в ФАПСИ. Тогда я ещё не знал, что за ним последуют и второй, и третий и название статьи — «Конец связи» — станет названием сериала, конца которому не видно до сих пор…
Я не знал, что руководство ФСБ очень скоро потеряет к этому интерес, и мне придется действовать на свой страх и риск, вопреки воле Лубянки…
Я не знал, что окажусь меж двух огней — меж двух спецслужб, — каждая из которых начнет действовать против меня…